Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран

Успехи в ликвидации неграмотности, когда чтению обучаются не только мужчины, но и женщины коммуны, в том числе и пожилые, засчитываются и по линии «женработы». Ведь чтение — черта нового быта и свидетельство того, что теперь человек может самостоятельно приобщаться к числу политграмотных. Адриан Топоров употребляет примечательное слово, которым могли обозначать недавно научившихся читать: «свежеликвидированные». Хороша та коммуна, где на досуге «свежеликвидированные» читают книжки.[365]

В брошюрах об образцовых коммунах мы постоянно встречаем упоминания того, что женщин направляют на курсы, им поручают санитарное и политическое просвещение. Однако наблюдавший реальную ситуацию в одной из таких коммун С. Третьяков с сочувствием констатирует, что в целом женщины пока не вовлечены в «культурную и политработу» и потому вносят разлад в коллектив:

Склоки и дурной характер женщин часто используются как объяснение разлада в коллективе. Куда реже авторы пытаются как-то объяснить происхождение присущей женщинам склочности. Озвученная С. Третьяковым идея лежит на поверхности[367] и склоняет к размышлениям о том, какое содержание следует дать деятельности женщин в новых условиях.

В иной версии склочность женщин осмысляется как пережиток. Она не порождена новыми условиями, а помещена в прошлое. Ссоры как специфический жанр соседских отношений, в которые женщины бывали активно вовлечены, а также конфликты внутри семьи в условиях коммуны либо исчезают, либо, кроме исключительных случаев, не становятся делом коллектива: «Пререкания среди женщин бывают, но мужчинам они мало известны. Сами женщины всячески стараются скрыть и уладить их промеж себя».[368] Что это за пререкания и склоки?

Как известно, в традиционной крестьянской культуре молодожены обычно поселялись в семье мужа. В большой семье могли проживать совместно несколько невесток, обязанные подчиняться свекрови или старшей из невесток, если свекровь умерла. Каждая невестка по очереди в течение дня отвечала за приготовление пищи и бытовые хлопоты, причем могла рассчитывать лишь на помощь своих детей, хотя в доме могли быть незамужние или несовершеннолетние дочери свекрови. Пока свои дети не подросли, это бывало весьма непростым делом. Вступление в коммуну порывало с повседневным подчинением в пределах иерархического устройства семьи и ставило совместно проживавших женщин в один ряд, где отношения между ними выстраивались не исходя из старшинства по возрасту, а на основании того уважения, которое каждая зарабатывала в группе коммунаров своими способностями и умениями. Старшие по возрасту в коммуне должны были смириться с теми не самыми почетными обязанностями, которые на них возлагали, — уборка помещений, уходза младенцами (именно в качестве няньки, а не в качестве воспитателя или учителя более старших детей). Инициатива в коммуне принадлежала молодежи, которая проще приспосабливалась к новым условиям;[369] зачастую старшим приходилось учиться у младших, в том числе грамоте.

На роль не до конца преодоленных недостатков, с которыми ведется борьба, вполне годились сложности человеческих отношений. Их причины удается отнести не только на счет классового антагонизма (как в случае с временно примкнувшими к коммуне зажиточными крестьянами), но и — внутри классово однородного коммунарского коллектива — на счет отсталой (в том числе, конечно, женской) психологии, дурного характера и отмирающих привычек. Конфликты возникают, например, когда в коммуну, в период начала нэпа, вливаются новые женщины, которые не чувствуют себя частью коллектива, сплоченного совместно пережитыми бедами Гражданской войны. Ие нужно быть очень проницательным, чтобы догадаться, как они — например, жены рабочих, прибывших из города и влившихся в коммуну, — отнеслись бы, скажем, к попытке коллективизации одежды (что, как мы помним, нередко встречалось в коммунах, впрочем, чаще в первые послереволюционные годы).

С. Третьяков более чуток к таким деталям, чем авторы монографических брошюр о коммунах, и приводимые им подробности выглядят очень жизненно. Он пишет продаже более мягкую меру — не обобществить все, а изъять излишки и раздать нуждающимся. Дело в том, что коммуна (в данном случае коммуна «Коммунистический Маяк» мод Пятигорском) делилась на рабочих-горожан и бедных крестьян.

Очевидно, что обобществление потребления и бытовых функций в коммунах всегда отставало от коллективизации производительного труда — в частности, как отмечает и Р. Уэссон, не всегда там, где жили вместе, вместе и питались.[371] Но любое обобществление, будь то труда или потребления, может быть чревато конфликтами, особенно если в нем участвуют женщины. Так, скажем, авторы брошюр вынуждены упоминать, что кухня коммуны, где многим женщинам доводилось трудиться, оказывалась источником конфликтов, даже при том, что вроде бы распределение обязанностей соблюдало принципы равенства и очередности.