Путь домой - Алексей Гравицкий

Не раздумывая, я подобрался к краю, перевернулся, готовясь скинуть ногу, спуститься, помочь.

— Найн, — резко каркнул снизу немец, заставляя вернуться на место. — Нельзя.

— Вольфганг! — я закусил губу, пытаясь найти какое-то решение.

Решения не было.

— Вы идти. Буду вас догоняйт. Только идти. Объязательно идти и не остановится. Ни при каком обстоятельстве.

— Мы подождем здесь, — ответил я твердо.

Штаммбергер снова выругался. Искореженное болью и болезнью лицо его в неровном мигающем свете выглядело жуткой посмертной маской, снятой с нечеловеческого существа.

Лестница скрежетала, вибрировала и гудела. Вот бы Фарафонов со своей кодлой полез сюда и всей компанией вместе с этой ржавой дрянью научился летать! Сколько бы проблем разом разрешилось: им бы ловить никого не надо было, нам бы бегать больше не пришлось.

— Khīnk!

Грохнул выстрел. Звякнуло, выбивая ржавчину из бака водонапорки. Я выматерился и пригнулся.

— Быстрее, Штаммбергер! Быстрее, мать вашу за ногу!

Немец подтянулся. Громыхнул второй выстрел.

Вольфганг вздрогнул, откинулся назад. Завис на несколько секунд в нелепой позе, словно переигрывающий актер в дурном кино. Сорвался и полетел спиной вниз. С мягким хлопком грянулся о землю.

Лестница еще вибрировала, растревоженная резким рывком, но по-прежнему держалась. Даже верхняя часть, что болталась на одном болте и ржавых перилах.

— Один готов! — радостно сообщил жизнеутверждающий голос.

Посмотреть бы на тебя, стрелок Ворошиловский. Я подполз к краю и приподнялся на локте. Увидеть ничего не успел. Тут же захлопали ружья, задребезжала картечь, высекая искры и ржу из потрепанного временем бока водонапорного бака.

Поспешно вжавшись в металлическую крышу, я отполз в сторону. Звезда лежала рядом. Кивком она указала мне на золотистое сияние, до которого было всего ничего — крыша водонапорки.

— Туда?

— Нет, нельзя. Немец сказал только идти, быстро и не останавливаться. Проползти не выйдет. А встать нам не дадут.

Звездочка, будто пытаясь проверить мои слова, подняла голову и тут же распласталась по крыше. Ружейные хлопки не заставили себя ждать.

— Козел, тупая задница! — обиженно крикнула Звездочка и добавила еще пару слов по-тайски.

Выстрелы стихли. Кто-то обидно расхохотался. Радуются сволочи, загнали в угол, веселятся.

Снизу металлически заскрежетало. Я придвинулся к краю. На первых ступенях лестницы в мерцающем свете болтался один из людей Фарафонова и довольно споро лез наверх.

«Обложили меня, обложили», — в который раз за сегодняшний день зазвучала в голове строчка старой песни.

А вот хрен вам, раз так. Будет ни нашим ни вашим.

Я повернулся на живот, развернулся ногами к лестнице, свесил правую ногу и со всей дури, насколько позволяло неудобное положение, вмазал по верхней ступени. Противник, что лез наверх, находился еще далеко на закрепленной части лестницы, и моя выходка ему не сильно мешала. Ну да и расчет был совсем не на это.

Я ударил еще раз. В ногу отдало болью. Дергало и ныло в поцарапанном предплечье, которое теперь тоже было напряжено.

Чертова лестница. Когда по ней лезли, она выглядела совсем хлипкой. Казалось, чуть шелохнешься и развалится. А на поверку несчастный ржавый болт, что едва держал верхнюю секцию, оказался невышибаемым.

Меня заметили снизу. Видно, вплотную к башне подобрался не только лазутчик, болтающийся на лестнице. Раздался выстрел. Мимо. Я съежился и снова с силой саданул ногой.

Опять грохнуло. И опять мимо. Снизу поспешно защелкало. Видно, у того, кто прикрывал лазутчика, была двустволка, которой теперь закономерно требовалась перезарядка. Хорошо.

Морщась и кусая губы в кровь от боли, я со всей силы лупил ногой по лестнице. Еще и еще.

Ну же, свинота! Давай! Ты же ржавела тридцать лет. И до того еще хрен знает сколько. Ты же разваливалась!

Давай!

Словно услышав мои молитвы, ржавый болт, последний, что удерживал верхнюю секцию, надломился. Шляпка со звонким щелчком отлетела в сторону. Лестница под тяжестью поднявшегося уже значительно выше середины водонапорной башни фарафоновского прихвостня оторвалась от стены и отклонилась назад. Зависла на натянутых ржавых перилах.

Я резко подтянулся, вывернулся, возвращая тело полностью на крышу бака.

Мужик на лестнице засуетился, задергался на месте. Глупо и бессмысленно. Испуганно. Это и решило его судьбу.

Ржавая конструкция оторвалась, выдирая с мясом кусок перил, изогнулась. Преследователь не удержался и с криком полетел следом за мертвым Вольфгангом.

— Вот так, суки, — процедил я сквозь зубы. — Один-один.

Лестницу вывернуло уродливой петлей. Верхний ее край, прилегающий к стене, заканчивался метрах в трех от края крыши. Выше теперь подняться было нельзя.

Вот теперь повоюем.

Помню, в детстве все любили фильм про Д'Артаньяна и трех мушкетеров. Лупились на палках, как на шпагах, и фальшиво пели, не понимая оригинальных слов и перефразируя: «Пара-пара-порадуемся на своем веку красавице Икупку, счастливому клинку».

Меня не завлекала ни неведомая «красавица Икупка», в которую трансформировалась в детском сознании страсть королевских мушкетеров к пьянке, ни усатый морщинистый Боярский, который врал, что ему восемнадцать лет.

Мне нравилось другое кино. То, где Лев Дуров владел каратэ, а Полад Бюль-Бюль Оглы в конце красиво пел на башне, которую пытались сжечь негодяи, обложившие героев со всех сторон.

Башня горела, не сдавшийся Полад стоял на краю и пел о жизни, смерти и борьбе.

Красивое кино.

В детстве я представлял на башне себя, и это было круто.

Мечты сбываются. Сейчас я сидел на башне. Что сказать… петь мне не хотелось.

Было холодно. Настолько, что я практически ничего уже не чувствовал. Ныло перетянутое подобием бинта плечо. Болело все тело. Саднило в груди. Хотелось кашлять.

Дул ветер. Мерцало странное неоновое свечение, словно в ночном клубе.

Внизу лежал мертвый Штаммбергер.

О том, чтобы героически подняться и встать на краю башни, не могло идти и речи. Стоило лишь шевельнуться, как снизу начиналась прицельная стрельба. А для нас со Звездой это было критично. Это у немца жизней больше, чем у кошки. У нас-то по одной.

Мышеловка захлопнулась. Мы сидели на крыше водонапорной башни, в двух шагах от спасительной стены света и не могли даже головы приподнять. Наши преследователи сидели внизу, загнав нас в угол, и не имели возможности дотянуться до затравленной жертвы. Кажется, в шахматах это называется пат.