Девятый Дом - Ли Бардуго

Он почувствовал, что его тело дрожит, почувствовал на губах влагу, прикоснулся к лицу и понял, что у него пошла кровь из носа.

– Дарлингтон? – то был голос Алекс, и он увидел ее в зеркале. Но она выглядела все так же. Она по-прежнему была Королевой Маб. Нет… На сей раз она действительно была Королевой Маб. Ночь слабела и текла вокруг нее в пелерине блестящих звезд; над масляно-серой массой ее волос мерцало созвездие – колесо, корона. Ее глаза были черными, рот – темно-красным, как перезрелые черешни. Он чувствовал, как сила пенится вокруг нее, струится сквозь нее.

– Что ты такое? – прошептал он. Но ему было все равно. Он упал на колени. Именно этого он всегда ждал.

– А, – сказала подошедшая Лань Цайхе. – Прислужник в сердце.

Он увидел в зеркале себя – склонившего голову рыцаря, предлагающего службу с мечом в руке и мечом в спине. Он не чувствовал боли – только боль в сердце. Выбери меня. На щеках у него были слезы, как бы ему ни было стыдно. Она была никем, девушкой, которой достался случайный талант, не сделавшей ничего, чтобы его заслужить. Она была его королевой.

– Дарлингтон, – сказала она. Но это не было его подлинным именем, как и в случае с Алекс.

Только бы она его выбрала. Только бы позволила ему…

Она прикоснулась к его лицу, приподняла его подбородок. Ее губы дотронулись до его уха. Он не понимал этого. Только хотел, чтобы она сделала это снова. Звезды потекли сквозь него, холодная, вздымающаяся волна ночи. Он видел все. Он видел их сплетенные тела. Она была над ним и под ним одновременно, ее раскинувшееся тело было белым, как цветок лотоса. Она укусила его за ухо – сильно.

Дарлингтон вскрикнул и отшатнулся, поток хлынул в его рассудок.

– Дарлингтон, – рявкнула она. – Возьми себя в руки.

И тогда он увидел себя. Он задрал ей платье. Его руки лежали на ее белых бедрах. Он увидел кругом лица в масках, ощутил их пыл, когда они подались вперед с горящими глазами. Алекс смотрела на него сверху, схватив его за плечи и пытаясь оттолкнуть. Пещера исчезла. Они были в банкетной комнате.

Он упал назад, отпустив ее подол, его эрекция доблестно пульсировала в джинсах, а потом он почувствовал унижение. Какого хрена они с ним сотворили? И как?

– Мгла, – сказал он, чувствуя себя последним дураком. Голова его по-прежнему кружилась, тело звенело от того, что он вдохнул. Он прошел прямо через выхлоп дым-машины, даже не задумавшись.

Лань Цайхе ухмыльнулась.

– Нельзя винить бога за попытку.

Дарлингтон поднялся на ноги, опираясь о стену и держась подальше от зеркала. Он по-прежнему чувствовал его жужжание в своем теле. Он хотел сорвать гнев на этих людях. Вредить представителям Леты было строго воспрещено, это было нарушением всех кодексов обществ, но он хотел уйти из «Манускрипта», прежде чем еще больше себя опозорит. Куда бы он ни взглянул, он видел скрытые масками и раскрашенные лица.

– Пошли, – сказала Алекс, взяв его за руку, и повела его вверх по лестнице, заставляя идти впереди нее.

Он знал, что им нужно остаться. Увидеть ночь до колдовского часа, убедиться, что ничто не просочится сквозь запретные этажи и не нарушит подпитку. Он не мог. Он должен был освободиться. Сейчас.

Ступени словно продолжались вечно, поворачивали и поворачивали, пока Дарлингтон не утратил всякое представление о том, как долго они поднимаются. Он хотел оглянуться, чтобы убедиться, что Алекс по-прежнему рядом, но читал достаточно рассказов, чтоб знать, что, уходя из ада, нельзя оглядываться.

Верхний этаж «Манускрипта» показался ему бешеной вспышкой цвета и света. Он слышал запах бродящих в пунше фруктов, дрожжевой запах пота. Воздух на его коже был липким и теплым.

Алекс сбросила его руку и потянула его вперед за локоть. Он мог только, спотыкаясь, следовать за ней. Они вырвались в холодную ночь, будто проскользнув через мембрану. Дарлингтон глубоко вдохнул и почувствовал, что голова его немного прочистилась. Он услышал голоса и осознал, что Алекс говорит с Майком Аволово, президентом делегации «Манускрипта». Рядом с ним стояла Кейт Мастерс. Ее покрывали цветущие лозы. Они собирались ее съесть – нет. Она просто оделась Ядовитым Плющом, Господи Боже.

– Неприемлемо, – сказал Дарлингтон. Его губы казались ворсистыми.

Ладонь Алекс по-прежнему лежала на его руке.

– Я разберусь. Побудь здесь.

Они пошли вниз по улице к «Конуре». Дарлингтон прислонился головой к мерседесу. Он должен был внимательно слушать, что говорит Алекс Кейт и Майку, но прикосновение к прохладному, всепрощающему металлу было слишком приятным.

Через несколько секунд они уже садились к нему в машину, и он бормотал адрес «Черного вяза».

Майк и Кейт вглядывались в пассажирское окно их уезжающей машины.

– Они боятся, что ты на них доложишь, – сказала Алекс.

– Еще как. Их ждет огромный штраф. Отстранение.

– Я сказала ему, что сама напишу отчет.

– Вот уж нет.

– Ты не можешь воспринимать это объективно.

Да, он не мог. В своей голове он снова стоял на коленях, прижимая лицо к ее бедрам и отчаянно желая приблизиться. При этой мысли у него снова встал, и он был рад, что сейчас темно.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала в отчете? – спросила Алекс.

– Все, – горестно сказал Дарлингтон.

– Ничего страшного не случилось.

Случилось. Он чувствовал… слово «желание» не давало никакого понимания. Он по-прежнему ощущал ее кожу ладонями, а губами – ее жар сквозь тонкую ткань ее трусиков. Какого хрена с ним не так?

– Мне очень жаль, – сказал он. – Это было непростительно.

– Ты напился и выставил себя дураком на вечеринке. Расслабься.

– Если ты не хочешь больше со мной работать….

– Заткнись, Дарлингтон, – сказала Алекс. – Я не собираюсь выполнять эту работу без тебя.

Она отвезла его назад в «Черный вяз» и уложила в постель. Дома было очень холодно, и у него стучали зубы. Алекс легла рядом с ним, расстелив одеяло между ними, и его сердце заболело от стремления к близости.

– Майк сказал, что наркотик выветрится из твоего организма часов через двенадцать.

Дарлингтон лежал в своей узкой постели и мысленно раз за разом переписывал имейлы, адресованные выпускникам «Манускрипта» и Лете, терял нить, потрясенный видениями Алекс в лунном свете, с плеч которой соскальзывало это черное платье, потом возвращался к своему гневному монологу и требованиям принять меры. Слова путались, цеплялись за спицы колеса, за зубцы короны. Но одна мысль возвращалась снова и снова, пока он ворочался, засыпал и просыпался, и утренний свет медленно начинал литься через высокое башенное окно: Алекс Стерн – не та, кем кажется.

Зима