Взлеты и падения государств. Силы перемен в посткризисном мире - Ручир Шарма

В России в живых осталось считанное количество островков частного сектора – в таких отраслях, как высокие технологии. Старая кремлевская политическая элита, значительная часть которой начала свою карьеру еще в советскую эру, была рада оставить развитие инноваций относительно молодым представителям более широкой московской элиты. Высокотехнологичные отрасли России набирают обороты: Россия становится одной из немногих стран, где местным компаниям удается противостоять популярным американским поисковикам и социальным сетям. Путин и его кремлевская команда на время позволили интернет-сектору свободно развиваться в значительной степени без регулирования и защиты, при том что китайские интернет-компании процветали с помощью государственных барьеров, ограждавших их от иностранных конкурентов.

Однако к 2014 году ситуация стала меняться. Кремль начал требовать от действующих в России иностранных ИТ-компаний перенести свои серверы в Россию, чтобы государству было проще отслеживать трафик. В апреле того года самый знаменитый в России предприниматель Павел Дуров уехал из страны, после того как, проснувшись однажды утром, обнаружил, что почти половина акций его социальной сети, которую иногда называют “российским Фейсбуком”, передана в руки друзей Путина. Это, похоже, становится одной из тенденций в эпоху интернета. Когда высокотехнологичный стартап только начинает укрепляться в развивающейся стране, политики смотрят на него как на путь к национальному благоденствию и, боясь убить курицу, загадочным образом несущую золотые яйца, оставляют ее в покое, по крайней мере, до тех пор, пока она не становится чересчур самостоятельной.

В Польше государственные компании все еще играют важную роль в различных отраслях, от меднодобывающей до банковской, но, в отличие от России, ни одна из них не проглотила частных конкурентов при поддержке президентской свиты. Вместо этого в Польше стремятся к реформированию государственных компаний, чтобы они больше походили на конкурентоспособные частные фирмы. Даже в отраслях, охваченных профсоюзами, таких, как горнодобывающая, государственные компании ввели у себя профессиональное управление, сократили зарплаты и повысили прибыльность, становясь по-настоящему конкурентоспособными на глобальном рынке. Бывшие монополии коммунистической эпохи, эти фирмы унаследовали значительную долю отечественного рынка, которую по-прежнему контролируют, но государство больше не защищает их позиции за счет притеснения частных предпринимателей. В 2003 году португальский магнат Луис Амарал за 30 млн долларов купил польскую фирму розничной торговли продовольствием и превратил ее в компанию стоимостью во много миллиардов долларов, отчасти за счет оптовых поставок продуктов питания семейным магазинчикам, позволяющих им конкурировать с гипермаркетами. Амарал говорит, что за десять лет развития своего бизнеса в Польше “ни разу не разговаривал ни с одним польским чиновником”.

Этого не могло бы быть в России, где старые госкомпании по политическим причинам по-прежнему содержат раздутые штаты, а при пересмотре нормативных документов всегда учитываются интересы дружественных олигархов. Такого рода закулисные сделки с государством негативно влияют на деятельность тех, кто не входит в число избранных. В итоге мелкие независимые компании в России постепенно вымирают. Во время недавнего полета в Москву мой коллега сидел рядом с российским предпринимателем, который открывает экологически чистую винодельню, но не планирует продавать вино в России, потому что хочет сохранить независимость и не привлекать внимания государства. Количество компаний, торгуемых на московской фондовой бирже, в 2002 году было меньше пятидесяти, а к 2008-му выросло до шестисот, но с тех пор постепенно снижалось – сейчас их менее пятисот. Это вряд ли можно считать естественным и неизбежным следствием глобального финансового кризиса, поскольку в Польше, где правительство создало более благоприятную среду для предпринимателей, количество котирующихся на бирже компаний бурно росло: с двухсот в 2002 году до четырехсот пятидесяти в 2008-м, а в настоящее время их уже около девятисот.

В Бразилии из-за переизбытка законов выросла необычная предпринимательская субкультура, направленная на использование дыр в законодательстве или на помощь другим в использовании таких дыр. Например, одно из изменений в законодательстве в 2002 году привело к бурному развитию в стране стоматологии, так что теперь в Бразилии больше стоматологических институтов и стоматологов на душу населения, чем в США или Европе; кроме того Бразилия – одна из немногих, если не единственная страна, где есть специализированные страховые компании, которые предлагают только стоматологические страховки. Есть и множество других типов сервисных компаний, которые встречаются только в Бразилии. Например, большая фирма по аренде автомобилей, которая сдает их в аренду только корпоративным клиентам и зарабатывает на продаже машин, бывших в эксплуатации в течение года; или фирмы, предлагающие услуги оплаты кредитной картой, обязанные своим существованием ограничениям на доступ к терминалам по приему оплаты картами. Это креативные компании, но их изобретательность направлена на обход или использование государственных правил, поэтому они предоставляют услуги, которые не будут востребованы за пределами Бразилии. Это полная противоположность обществу, где конкурентоспособные глобальные компании процветают в рамках целесообразных законов.

Еще один способ оценить, насколько хорошо государство обращается с частным сектором, – посмотреть, хорошо или плохо проводится приватизация. После финансовых кризисов, поразивших развивающийся мир в 1990-е, популярным средством борьбы с неэффективностью, спровоцировавшей эти кризисы, стала продажа государственных компаний частным владельцам. В то время приватизация в основном означала продажу большей части акций, так чтобы новые владельцы обладали властью для проведения перемен. Именно это некоторые наблюдатели называли “настоящей” или хорошей приватизацией, но этот подход уже вышел из моды.

За исключением немногих небольших стран, вроде Румынии, большинство правительств развивающегося мира ныне готовы расставаться только с меньшей долей акций. Да и не всякая приватизация – полная или частичная – дает хорошие результаты. Например, в Индии приватизация происходит де факто, следуя схеме, которую я бы назвал приватизацией путем злостного пренебрежения. Власти не могут заставить себя ни продать старые госкомпании, ни реформировать их. Поэтому они просто наблюдают, как частные компании медленно вытесняют государственных монстров за ненадобностью. Тридцать лет назад у индийцев, по сути, не было другой возможности воспользоваться авиатранспортом, кроме обращения к государственной авиакомпании Air India, но развитие шустрых частных фирм, включая Jet и Indigo, сократило долю госкомпании до менее чем 25 %. То же произошло и в сфере телекоммуникаций, где бывшим государственным монополиям вроде MTNL и BSNL позволили тихо зачахнуть на фоне более гибких частных компаний, и теперь их совместная доля – менее 30 млн из 900 млн индийских абонентов.

Государству трудно защищать этих монстров, учитывая стремление потребителей к более качественному обслуживанию. В 1980-е, когда в индийском телекоме не было частных игроков, у потребителя часто уходило более года на установку новой телефонной линии, качество связи было низким, а нередко связь пропадала совсем, и надо было вызывать местного техника, который за определенную мзду ее восстанавливал. Аналогичным образом и полеты были роскошью из-за высокой стоимости билетов государственных авиакомпаний, а задержка в три-четыре часа была обычным делом на любом маршруте. Наконец возмущение потребителей заставило власти открыть эти сектора для частных конкурентов.