Королева красоты Иерусалима - Сарит Ишай-Леви

– Ну что ты, Луна, ты еще ребенок, тебе еще нужно учиться.

– Только что ты говорил, что я без пяти минут невеста, а теперь я ребенок? Папа, я хочу помогать тебе, быть рядом с тобой. Я не должна учиться, чтобы торговать в лавке.

– Ты не должна учиться? Да ты знаешь, что твои бабушка и мама ни дня в школе не учились? А у тебя есть такая возможность – учиться, получать знания, стать образованной…

– Что значит образованной? Читать и писать я умею, арифметику знаю, ничего больше не нужно.

– Не говори глупостей, Луна! Возьми что-нибудь вкусненькое – и марш в школу.

– Папочка, ну пожалуйста, только сегодня! Дай мне остаться в лавке только сегодня…

Габриэль уступил. Он не мог противиться очарованию дочери. Вообще-то ее завораживающая прелесть его беспокоила: девочка не должна быть такой красивой. Красота Луны может довести ее до беды. Нужно присматривать за девочкой, скоро она вступит в тот возраст, когда нужно будет подыскивать ей жениха, нужно смотреть в оба, чтобы она не стала такой, как эти нынешние девчонки, которые ходят танцевать в кафе «Европа» и в другие клубы, где вертятся эти чертовы английские солдаты. Она еще ребенок, но время летит, не успеет он оглянуться, как его девочка станет женщиной. О том, что происходило в эти три дня, которые он провел с матерью за запертыми дверями, Габриэль никому никогда не рассказывал, и мать его тоже ни слова не проронила. Но с той минуты, как она вышла из его дома, он стал жить как прежде. Жизнь семьи Эрмоза вернулась в привычное русло, за одним исключением: Габриэль перестал ходить в синагогу в будни – только по субботам и праздникам. Роза, конечно, заметила перемены, но, как водится, вопросов задавать не стала. Она давно поняла: чем меньше она будет говорить, тем лучше. Лучше промолчать, чем получить в ответ наглухо замкнутое лицо и гробовое молчание. Она по-прежнему занималась домом, и даже трений с Луной стало меньше. И хотя Розе не нравилась дочкина страсть к нарядам, крепнущая день ото дня, она не делала ей замечаний. Уж лучше перемирие с наглой девчонкой, чем изматывающие бесконечные ссоры, которые почти всегда заканчивались ощущением собственного бессилия и сокрушительной победой Луны. Габриэль никогда не встанет на ее сторону против дочки, самое большее – пожурит Луну, но не строго, а ласково, а это бесит Розу еще больше. Поэтому она сдалась и предпочитает воздерживаться, насколько возможно, от стычек с Луной.

К концу учебного года директор школы рав Пардес пригласил родителей, чтобы сообщить им об успехах детей. Габриэль сказал, что пойдет он, и Роза, которая и так не особенно интересовалась учебой дочерей, охотно уступила.

– Прежде всего, хочу поздравить вас с многочисленными талантами Рахели, – сказал рав Пардес Габриэлю. – Вашу Рахель ждет большое будущее. Я от всей души советую вам отправить ее учиться дальше, в среднюю школу при учительской семинарии Давида Елина в Бейтха-Кереме. И маленькая Ривка тоже молодчина: прилежная и усердная ученица, отличница. А вот Левана[73]… – рав вздохнул. – К сожалению, господин Эрмоза, о Леване ничего хорошего сказать не могу. Честно говоря, я не одобряю, что вы разрешаете дочери пропускать занятия столь часто. Я понимаю, что вам нужна помощь в лавке, но вы должны решить, хотите вы, чтобы девочка училась, или нет. Если вы заинтересованы в ее учебе, я требую, чтобы она ежедневно являлась в школу и вела себя как подобает ученице. Если же вы хотите забрать ее из школы, чтобы она помогала вам в лавке, – право ваше. Решайте.

Ошеломленный Габриэль растерялся: признаваться ему в том, что Луна лжет, или выгораживать ее? В родительском доме ему внушали, что нельзя грязное белье полоскать на людях. Поэтому он решил не открывать почтенному раву, что Луна нагло врет. Он разберется с ней дома.

– Господин директор, прошу у вас прощения. Начиная с завтрашнего дня моя дочь больше не пропустит ни одного дня занятий.

Ни один мускул в его лице не дрогнул, когда он покидал школьный двор, но внутри у него все кипело. Луна перешла все границы! Так бессовестно врать и впутывать в свою ложь еще и его! Что происходит с дочкой? С девочкой, которую он любит больше жизни? Может, он избаловал ее сверх меры? Может, расточал ей слишком много любви? Может, она уловила его отчаяние, его потребность найти в ней утешение – и поэтому стала лгуньей? А где она шатается, когда сбегает из школы? В нем кипел гнев: его дочь, его плоть и кровь, унизила его перед уважаемым человеком. Он чувствовал себя обманутым, а главное, понимал, что если не решится действовать, то утратит власть над Луной. Она ведь еще ребенок, что же будет дальше?..

Хотя школа была близко от рынка, он не стал возвращаться в лавку, а спустился по Агриппас к Кинг-Джордж. Нужно успокоиться, прежде чем он вернется домой и вступит в единоборство с Луной. Больше всего он нуждался сейчас в хорошем совете. На минуту он заколебался: не сесть ли в автобус, который отвезет его к матери в Тель-Авив? Но он тут же испугался, что в городе у моря может снова столкнуться с Рухл, и отбросил эту идею.

Не так уж много времени прошло с тех пор, как мать спасла его при помощи ливьянос, изгнала из него бесов, которые вцепились в его душу и не отпускали. Разговор, который они вели, он не забудет никогда. На третий день он уже достаточно окреп, встал с постели и сел к столу. Мать сидела напротив него, опираясь на палку, – лицо изборождено морщинами, но в глазах горят искорки, как у молодой женщины. Она говорила очень серьезным тоном:

– Всевышний, должно быть, сильно сердился на тебя в тот день, когда ты поднял глаза на ашкеназку. Кто знает, что ты сделал, что он наложил на тебя такое тяжелое наказание… Любовь, если она не получила божьего благословения, проклята и обречена на адовы муки. А твою любовь к ашкеназке, дорогой мой мальчик, Бог не благословил.

Она тяжело вздохнула, накрыла руку Габриэля своей и продолжала:

– Пусть Бог простит нам то, в чем мы виновны друг перед другом. Эта вина тяжкая и невыносимая. Но если бы Господь счел нужным, то уже давно забрал бы тебя или меня. Однако же он этого не сделал и тем самым обрек нас обоих на наказание более тяжелое, чем смерть. Если Всевышний решил не забирать ни тебя, ни меня, значит, он хочет, чтобы мы оставались здесь, на земле. Сделанного не воротишь, ихо керидо, но давай хотя бы с сегодняшнего дня вести себя друг с другом если не как мать с сыном, то хотя бы как люди. Я сейчас уйду и вернусь в Тель-Авив. А ты встанешь, вымоешься и вернешься к своей обычной жизни. Постарайся сделать с той жизнью, которая тебе осталась, самое лучшее, что возможно. Самое лучшее для дочерей, для жены, для заработка, а главное – для себя самого. По счастью, я выкорчевала из твоего сердца ту женщину, которая никогда тебе не предназначалась, вытеснила твою боль и тоску, изгнала память о ней и мечту о том, что однажды ты снова встретишь ее. И теперь ты чист. Иди и начинай жизнь сначала, как будто ничего не было.

Она поднялась, опираясь на палку, и ушла не попрощавшись. И он, с детства привыкший к чудесам, которые творила его мать, к ее способности врачевать с помощью ливьянос, почувствовал, что она вернула его к жизни, и преисполнился решимости наверстать упущенное время.