Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2 - Варвара Дмитриевна Комарова

манеру работать, его болезненную нервность и т. д., и наконец сообщил, все с теми же ужимками и вывертами, о том, как могила Бёрне заброшена и забыта всеми, и как он, Зафир, возложил на нее «пышный венок». Во втором фельетоне он описывал трагическое медленное умирание высохшего, съежившегося, маленького, чуть живого, но по-прежнему сильного духом Гейне, которого он посетил в его полутемной комнате, и передавал свой разговор с ним. Надо заметить при этом, что господин Зафир, объявляющий себя в конце концов «третьим из пребывавших во Франции великих юмористов»; Бёрне – уже похороненного в чужой земле, Гейне – умирающего на чужой земле, и себя самого – не могущего там умереть, – и видимо, при всех мнимо-скромных оговорках считающий себя подобным и равным им (тогда как единственное, в чем он похож на Гейне – это самые низменные, несимпатичные, отталкивающие черты гейневского юмора: тривиальные выражения, грубая брань и т. д.), – надо заметить, говорим мы, что этот самый Зафир хоть и объявляет, что его дружба с Бёрне не мешает-де его беспристрастию, однако к Гейне он проявил не Бог весть какое сочувствие. Так, восторженнейшие свои похвалы поэзии Гейне и величайшее свое восхищение пред его талантом и силой духа он перемешивал с довольно едкими указаниями на те самые низменные стороны таланта Гейне, которым сам весьма усердно подражал, и с весьма бесцеремонными намеками на кутежи Гейне, его развратную жизнь, сгубившую здоровье, на то, что он не умел-де жить по средствам, что его расходы вдвое больше доходов, на его мещанскую женитьбу и даже на то, что его прозаическая и необразованная жена из всех немецких слов знала-де в точности только два... жаргонных жидовских словечка. Мы обращаем внимание на все это для того, чтобы оценить по достоинству журнальное «негодование» г. Зафира по адресу тех лиц, которые, как мы сейчас увидим, осмелились заявить, что Гейне не всегда бывал аккуратен в денежных делах, и которые вообще выступили в печати против него и в защиту Дессауэра. Тогда г. Зафир изобразил тотчас рыцаря без страха и упрека и обрушился на тех, кто посмел в чем бы то ни было отказать Гейне, порицать его или недостаточно почтительно отнестись к нему, – тогда как в собственной статье г. Зафира не было и тени такого безграничного почтения к великому умирающему поэту. Впрочем, вероятно, фельетонист – «третий из трех великих юмористов» – считал, что то, что ему подобает аки Юпитеру, то не подобает простым bovibus, вроде «Друзей Дессауэра».

Дело в том, что в числе прочих вещей, о которых Зафир интервьюировал Гейне, разговор их коснулся и следующего:

«Я заговорил с ним по поводу тех обид, которые он наносит даже друзьям.

– Ах, – сказал он, – над кем же мне и острить-то, как не над своими друзьями? Враги, те сейчас же обижаются, а друзья должны же нам оказывать хоть эту дружескую услугу – не принимать плохо острот.

Я должен сознаться, что в этом, пожалуй, была своего рода метода. Между прочим, я упрекнул его по поводу бичевания, нанесенного им нашему доброму Д...ру.

– О, – сказал Гейне, – в таком случае я расскажу вам, как он заслужил его уголовное наказание.

И он рассказал мне эту историю, которую я пересказывать не стану. Я не знаю, быть может, Гейне и прав, но кто облек его правом общественного карателя?

Гейне спросил меня также о своем брате Густаве Гейне[213] в Вене и о том, дружны ли мы с ним. Я уверил его, что если бы он сам, Генрих Гейне, был со мной одновременно так же долго редактором, то мы с ним, наверное, не оставались бы так долго добрыми друзьями, так как я принадлежу к тем добрым друзьям, которые на злостные шутки добрых друзей сердятся.

– С моими финансами я всегда в ссоре, – сказал Гейне, – у меня всегда менее, чем мне нужно.

– О, – сказал я, – это мне знакомо, мы всегда говорим: «у меня меньше, чем мне надо», а в сущности, мы должны бы говорить: «мне нужно более, чем я имею».

– Я имею, – продолжал Гейне, – 3000 фр. в год от своей семьи и 3000 фр. от Кампе из Гамбурга; это составляет 6000 фр., а нужно мне, по меньшей мере, 12.000 фр. А сколько вам требуется?

– Милый Гейне, – возразил я, – это рассчитать очень легко: у вас годовой ренты всего 6.000, а нужно вам 12.000. Представьте же себе, как много нужно мне, не имеющему никакой ренты...

В эту минуту служанка принесла письмо, Гейне велел поднять занавеси, и тут-то Зафир и увидел, как он страшно изменился, и т. д.

Как ни глухо в фельетоне Зафира упоминалось о причине «бичевания», якобы заслуженного Дессауэром со стороны Гейне, и хотя он и не был назван полным именем, но приведенное нами выше, относившееся к нему примечание к статейке о Жорж Санд в гейневской «Лютеции», и предыдущие нападки Гейне на Дессауэра в его «Музык. Очерках» были слишком известны публике для того, чтобы этот новый намек на якобы предосудительное поведение Д....ра прошел незамеченным... «Несколько друзей Д....ра» глубоко возмутились этой новой клеветой и напечатали в газете «Венская Пресса» от 12-го августа коллективное письмо, в котором заявляли о том, что Гейне мог лишь потому говорить о «Kapitalstrafe» что, действительно, преступление Д...ра касалось капитала, причем рассказывали тот же эпизод с отказом дать взаймы 500 фр., о котором Дессауэр говорит в своем письме к Жорж Санд; о том, что после этого Д…р всегда ожидал какого-нибудь нападения со стороны Гейне, что таковым и оказались напечатанные о Д....ре в «Лютециии» страницы, но что «поношения» со стороны Гейне его не обидели бы. Теперь же дело серьезнее: в фельетоне г. Зафира какие-то таинственные намеки на какой-то заслуживающий кары порядочных людей предосудительный поступок, – а это уже является инсинуацией и клеветой. Конечно, испугать Д....ра, пользующегося всеобщим уважением и всем известного за безупречного человека, она не может, но все-таки остается инсинуацией, которую нельзя оставить безнаказанной. Австрийский закон, к счастью, дает возможность преследовать подобные нападки на частную жизнь и личность. Сам Д....р в настоящее время находится на водах, а не в Вене, к тому же, он, может быть, и не читал этой клеветы. Ему принадлежит право призвать закон на свою защиту, но в ожидании этого друзья его считают своим нравственным долгом заявить