Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти - Диана Гэблдон

3 июля 1777 года, гора Три мили, колония Нью-Йорк

Темное пятно пота между широких плеч бригадного генерала Фрэзера формой походило на очертания острова Мэн, каким он был изображен на школьной карте там, дома. Мундир лейтенанта Гринлифа пропитался потом и почернел от грязи, лишь на выцветших рукавах виднелся красный цвет. Мундир Уильяма был не такой блеклый – наоборот, огорчительно новый и яркий, однако точно так же облегал плечи и спину и отяжелел от выделяемой его телом влаги.

Генерал приказал взойти на гору. Уильям надеялся, что там будет прохладней, но усилия, потраченные на восхождение, свели на нет все преимущества высоты. Из лагеря вышли на рассвете, воздух тогда был восхитительно свеж – Уильяму даже захотелось пробежаться по лесу голым, словно индеец, поудить в озере и съесть на завтрак с десяток рыбешек, поджаренных в панировке из кукурузной муки, свежих и горячих.

Гора называлась Три мили, потому что находилась в трех милях к югу от форта Тикондерога. Бригадный генерал, командующий передовым отрядом, решил влезть повыше и оглядеться, взяв с собой Уильяма и инженера лейтенанта Гринлифа.

Уильяма приписали к отряду неделю назад. Командир ему понравился – добродушный и общительный, но совсем в ином ключе, чем генерал Бергойн. Впрочем, Уильяма мало заботил его характер. Он будет на передовой – только это имело значение.

Он нес кое-что из снаряжения инженера, а также две фляги с водой, помог установить треножник для осмотра местности и время от времени удерживал измерительную рейку. Наконец разведка была окончена, необходимые записи сделаны, и генерал, все обсудив с Гринлифом, отослал того обратно в лагерь. Разобравшись с делом, медленно прошелся туда-сюда, явно наслаждаясь ветерком, затем сел на камень, открыл фляжку и с наслаждением напился.

– Сядь, Уильям, – велел он, указав на камень рядом с собой.

Какое-то время они сидели молча, слушая лесной шум.

– Я знаю твоего отца. Полагаю, тебе многие это говорят.

– Вообще-то, да. А если не его, то дядю, – согласился Уильям.

Генерал Фрэзер рассмеялся.

– Семейная история – тяжкая ноша, – сочувственно произнес он. – Но я уверен, что ты несешь ее с достоинством.

Не зная, что сказать, Уильям издал неопределенный вежливый возглас. Генерал снова засмеялся и дал ему фляжку. Вода оказалась такой теплой, что Уильям даже не ощущал, как она течет по горлу. Но она была свежей и утолила жажду.

– Мы сражались бок о бок на равнине Авраама. Я имею в виду – твой отец и я. Он рассказывал тебе о той ночи?

– Немного, – обреченно кивнул Уильям.

– Мы спустились по реке ночью. Все буквально цепенели от страха, особенно я… – Глядя на озеро, генерал покачал головой. – Такая уж она, река Святого Лаврентия. Генерал Бергойн упоминал, что ты был в Канаде. Видел эту реку?

– Мельком, сэр. Большую часть пути до Квебека я проделал по суше и лишь потом спустился по реке Ришелье. Но отец рассказывал мне о реке Святого Лаврентия. Он назвал ее величественной.

– А он говорил, что я чуть не сломал ему руку? Он сидел рядом со мной в лодке, когда я нагнулся, чтобы окликнуть французского часового. Твой отец схватил меня за руку, не давая упасть. Я ощущал, как напряглись его мышцы, но в сложившейся ситуации не понимал, как ему больно, пока он не отпустил меня, хватая ртом воздух.

Генерал посмотрел на руки Уильяма и слегка нахмурился – не озадаченно, а будто бы пытаясь что-то вспомнить и сравнить с тем, что видит. У лорда Джона длинные, изящные кисти рук и узкая кость. Пальцы Уильяма тоже длинные, но руки большие и грубой формы, ладони широкие, а костяшки пальцев сильно выделяются.

– Он – лорд Джон, я имею в виду – мой приемный отец, – выпалил Уильям и мучительно покраснел, смущенный как самим признанием, так и тем вывертом сознания, которое заставило его признаться.

– Вот как? Ах да, разумеется, – рассеянно сказал генерал.

Решил, что Уильям признался из гордости, желая указать на древность своей собственной родословной?

Хорошо хоть, его лицо – как и лицо генерала – покраснело после восхождения на гору и румянец незаметен… Словно уловив его мысли, генерал снял мундир, расстегнул жилет и распахнул его полы, кивком разрешив Уильяму сделать то же самое. Уильям послушался и вздохнул от облегчения.

Разговор естественным образом перешел на другие битвы: те, в которых участвовал генерал, и те, о которых Уильям лишь слышал. Очевидно, генерал его прощупывал, изучал опыт и послужной список. Последний, по мнению Уильяма, был постыдным. Знал ли генерал Фрэзер о том, что случилось во время битвы при Лонг-Айленде? Слухи расходятся быстро.

Постепенно разговор сошел на нет, и они молча сидели, слушая шелест листьев. Уильям хотел сказать что-нибудь в свою защиту, однако понятия не имел, как вернуться к этой теме. Но если он не объяснит, что тогда случилось… Впрочем, достойного оправдания все равно не было. Он вел себя как болван, вот и все.

– Генерал Хау хвалил твой ум и храбрость, – сказал генерал Фрэзер, словно продолжая начатый ранее разговор. – Хотя у тебя еще не было возможности показать свой талант командира.

– Э-э, верно, сэр, – потея, ответил Уильям.

Генерал улыбнулся.

– Что ж, пора исправить это недоразумение, правда? – Он встал, со стоном потянулся и надел мундир. – Позже пообедаешь со мной. Поговорим с сэром Фрэнсисом.

1 июля 1777 года, форт Тикондерога

Вернулся Уиткомб и, судя по слухам, принес несколько скальпов англичан. Увидев Бенджамина Уиткомба и нескольких из «неутомимых охотников», я была готова в это поверить. Они умели культурно говорить и не отличались от иных мужчин из форта, одетых в грубо выделанную кожу и поношенную одежду из домотканой материи, или на других, у кого кожа плотно обтянула кости. Но лишь у них был звериный взгляд.

На следующий день Джейми позвали к коменданту, где он пробыл до темноты. У костра, недалеко от дома Сент-Клера, пел мужчина. Сидя на перевернутом бочонке из-под солонины, я слушала его и вдруг заметила, как с другой стороны костра прошел Джейми, направляясь к казарме. Я тут же поднялась и нагнала его.

– Идем, – тихо сказал он и повел меня к саду коменданта.

Здесь ничто не напоминало о том, что мы делали недавно, но тело Джейми было напряжено, а сердце билось часто. Наверное, из-за дурных вестей.

– Что случилось? – понизив голос, спросила я.

– Уиткомб поймал и привел сюда английского солдата. Конечно, тот ничего не сказал, но Сент-Клер посадил в его камеру Энди Трейси, якобы обвиняемого в шпионаже.

– Умно, – одобрила я.

Лейтенант Эндрю Ходжес Трейси был ирландцем, обаятельным прирожденным лжецом. Если бы я хотела вытянуть из кого-нибудь информацию без применения грубой силы, я бы первым делом подумала о Трейси.