Убийство в заброшенном подземелье - Андрей Волковский

слова могли кого-то там обидеть. – До гуманности по отношению к немертвым волшебники дошли совсем недавно, от запечатывания повсеместно отказались, как только додумались до правильного способа окончательно упокоить привидение. Из чисто практических соображений: из предмета призрак может вырваться или быть выпущен. И тогда он, озверев в заточении, становится напрочь безумен и очень злобен.

– Так и почему же такую плохую для всех штуку не запретили? – переспросил Ник.

– Потому, что любые поправки в Кодекс – это долгие-долгие споры бородатых старцев, – пояснил Скай. – И затевать их ради и так не применяющейся техники никому не захотелось. У нас в Кодексе и прямого запрета на каннибализм нет, между прочим. Потому что убийство и так запрещено, а жрать покойника, умершего своей смертью, вменяемому человеку в голову не придет.

– А невменяемому? – передернулся Ник.

– А невменяемого в любом случае надо изолировать от общества и лечить, – ответил Данн. – Так что все предусмотрено.

– Не все, – хмуро сказал Ник. – Как же всякие там, хм… особые обстоятельства? Когда кто-то вынужден?

– В том-то и дело, – вздохнул Данн, – что если кто-то был вынужден жрать человечину, чтобы выжить, то он и сам потом из-за этого страдает. За что его еще и наказывать? Давайте-ка делать то, зачем мы сюда пришли, и убираться, а то мне тут не по себе.

– Слушай, а у тебя магвизора нет? – вспомнил Скай. – Интересно все-таки рассмотреть, что там, под слоями краски на первой картине?

– Сейчас принесу! – Данн обрадовался поводу хоть ненадолго покинуть мрачное помещение.

Скай прошел мимо ряда безымянных призраков к Джустине.

– Скоро это закончится, – пообещал он вслух, хоть и не был уверен, что призрак еще может его понимать.

Рядом появился Пит. Скай подумал, что многоопытный агент сейчас поднимет его на смех за разговоры с лишенной разума душой или отчитает за слишком личное отношение к жертве. Или что-нибудь еще. Но Пит просто стоял рядом с ним и смотрел на картину. Потом так же молча отошел. В коридоре раздались шаги – возвращался Данн с магвизором.

На Ника третья встреча с галереей призраков уже не произвела такого ошеломительного впечатления, сейчас он отлично держал себя в руках, возможно, еще и потому, что само здание Гильдии Волшебников было надежно защищено от нечисти. Частицы Лешего в травнике затаились и не рассматривали чужие страдания как пищу. Сам же Ник не то чтобы привык к жутким картинам – привыкнуть к такому вообще вряд ли возможно, но почти смирился с ними. Случившееся с несчастными уже произошло. Что толку закрывать глаза? Сколько ни тверди себе, что такие ужасы не должны происходить – разве это что-то изменит? Ник знал, теперь уже не только рассудком, но и чем-то еще в глубине души, что спрятаться, отгородиться от страданий, чужих и собственных, уже не получится. Зато с ними можно будет смириться по-настоящему – но лишь после того, как виновник будет пойман и понесет наказание. Настоящий виновник, а не тот, кто просто стал еще одной жертвой.

Магвизор, здоровенные очки, похожие на защитные очки алхимиков, но начиненные куда более сложным волшебством, Ника просто заворожили. Возможность видеть силовые нити заклятий в одном режиме и проникать взглядом внутрь предметов в другом казалась восхитительной. Самому травнику сложные и тонкие заклятья давались плохо, но дело было даже не в этом. Ник и сам не смог бы сказать, что его так воодушевило: то ли шанс без всяких усилий разглядеть движение крови в собственной руке и мельчайшие трещинки в камне стен, темные глыбы старинной кладки под облицовкой из светлого камня и пульсацию волшебной силы в светильниках и защитных контурах, то ли сама идея – дать такой шанс даже тем, кто не умел или не мог пользоваться собственной силой. Поделиться волшебством.

Волшебников детский восторг помощника перед достижением магической науки позабавил. Данн даже позволил Нику выйти из галереи в коридор, чтобы вдоволь насмотреться на стены и лампы.

– Главное – не наводить их на девушек-волшебниц, – рассмеялся дознаватель.

Травник уже открыл рот, чтобы спросить почему, но тут же понял и даже покраснел.

Первым осмотреть картину доверили Скаю, раз идея с магвизором была его. Стараясь не глядеть в лицо призраку, волшебник навел прибор на холст и принялся подкручивать колесики вокруг стекол, настраивая толщину слоев и делая нежить невидимой.

Да, без призрака качество картины оставляло желать лучшего – подмалевки в студии мастера Леонтинуса были куда как лучше. Пятна никак не складывались в лицо, резкие мазки словно перечеркивали уже проделанную работу, будто художник несколько раз терял терпение и старался содрать краску с холста, а потом выравнивал и снова принимался за работу. Вот только получалось с каждым разом все хуже. Девушка на картине меняла позу много раз. Лицо вообще представляло собой хаотическую мешанину красок. Ниже, под всеми наслоениями, нашлись и довольно неплохие попытки. Чем глубже Скай всматривался в картину, тем яснее становилось безумие художника.

В самом начале работы тот пытался нарисовать девушку в светлом платье мирно сидящей на стуле. Возможно, она позировала ему сама. Вся ее поза дышала спокойствием. Но, видимо, лицо художнику никак не удавалось. Он снова и снова перерисовывал. Потом бросил – краска успела хорошо затвердеть, прежде чем холст закрасили и принялись за работу снова.

Теперь девушка стояла. Поза была неловкой, искусственной, будто художник рисовал не с натуры, а по частям срисовывал несколько разных картин.

И лицо опять не удалось. Снова и снова. Попытки сменяли одна другую. Иногда краске давали просохнуть, потом начинали заново. Менялись позы, наряды и положения головы. Спокойное лицо превратилось в кричащую маску. Художник переносил на холст собственную злость. Потом девушка лишилась одежды, но позы и пропорции тела оставались вычурно-изломанными, фантазийными, и понятно было, что это нарисовано не с натуры. Потом в картине снова появился реализм, но реализм пугающий. Девушка была прикована к стене, на теле появились кровавые полосы. И она кричала. Но и теперь художник не был удовлетворен результатом своего труда. Снова и снова перерисовывал лицо. А потом бросил – и запечатал в картину призрак. Но не тот, что был там сейчас. Классическое запечатывание не позволяет сделать призрака в предмете видимым, и с тем же маниакальным упорством художник взялся за Запечатывающее заклятье. Переделывал, совершенствовал, искал вариант. Потом снова перерисовал картину – и запечатал теперь уже окончательный вариант призрака. Теперь нарисованная девушка служила лишь фоном для страдающей души.

Скай перешел к следующей картине. Здесь художник уже не экспериментировал, но еще не определился с деталями. Несколько раз поменял позу. Перекрасил фон. Но в целом он уже знал, что делать. На дальнейших работах заметно менялись уже только фон и платья. От