Гиблое место - Сергей Шхиян
Шрифт:
Интервал:
Мне осталось только одно. Как только вспыхнул порох на полке «недомерка», я выполнил сложный прием джигитовки — повис вниз головой под брюхом лошади. Грянул выстрел. Стрелок целился мне в грудь, потому пуля ушла верхом, и лошадь осталась невредима. Я наскочил на него и снизу проткнул саблей насквозь. Этот удар едва не стоил мне жизни. Сабля легко вошла в тело, но плохо вышла. Когда я поскакал дальше, она застряла, и меня едва не вырвало из седла, под ноги остальным всадникам, еще не понявшим, в чем дело.
Они, пребывая в полной уверенности, что меня сшибло пулей, вчетвером бросились на Минина. Тот отступал, размахивая саблей и горяча коня, чтобы не дать себя заколоть. Я вернулся в седло. Привычный к сече конь выстрела не испугался и не понес, а послушно повернул назад.
Меня пока не видели, а Минина спасало то, что его хотели взять живым. Однако он очень уверенно и ловко отбивался и не давал себя спешить.
Вопросы рыцарской чести меня в этот момент не волновали. Я подъехал сзади к нападавшим и подло зарубил крайнего. Голову этого человека защищал дорогой бухарский шлем, а тело — толстая кольчуга и медные наплечники. Я понадеялся на саблю и с оттяжкой, изо всех сил ударил его между ключицей и шеей. Сначала мне показалось, что кольчуга устояла. Однако конник буквально взвыл, запрокинул голову и начал валится с бросившегося в сторону коня.
Этим моментом воспользовался Минин и ударил в незащищенный латами бок другого всадника. Его сабля вошла в тело не меньше, чем на ладонь. Теперь реальных противников у нас осталось всего двое.
Наконец я смог рассмотреть, с кем имею дело. Один из оставшихся в седле был азиатом, второй славянином. Оба были одеты в дорогие доспехи с украшениями и чеканными нашлепками.
Оценив ситуацию и бесполезность своих пик, они обнажили сабли, и я едва не поплатился за свою любознательность. Азиат страшно ощерил рот, закричал и, развернувшись в седле на сто восемьдесят градусов, полоснул меня саблей по боку. Удар был мастерский, но слишком резкий. Меня как током ударила резкая боль, однако кольчуга устояла. Я ответил режущим ударом, но противник юлой развернулся на лошади, и я, не достав его клинком, только напрочь срубил высокую заднюю луку седла.
Мы отскочили друг от друга и быстро поворачивали коней, готовясь к новой атаке. Только тут я узнал в противнике своего старого знакомца, ногайца с редкой бородой и равнодушными глазами, с которым мы бились ночью во время атаки степняков на освобожденных пленных.
Похоже было на то, что и он вспомнил меня. В его глазах даже появился интерес.
— Это ты, попа? — спросил он по-русски, играя в воздухе саблей.
— Я, кинязь, — ответил я ему в тон.
Чем занимается Минин со славянином, я не смотрел, слишком хорошим бойцом был ногаец, чтобы можно было ослабить внимание.
— Хорош сабль! — похвалил он мое оружие. — Хорош батыр! Твой кровь за мной.
— За тобой… — машинально согласился я, делая выпад. Однако ногаец увернулся и, неожиданно бросив коня в сторону, ускакал.
— Куда?! — только и успел крикнуть я.
— Твой кровь за мной! — крикнул он уже издалека и, не оглядываясь, отсалютовал мне саблей.
Гнаться я за ним не стал и поспешил на выручку к Минину, которому проходилось туго. У Кузьмы еще не совсем зажила рана, и долгая работа тяжелой саблей, судя по выражению лица, причиняла сильную боль.
— Оставь его мне! — крикнул я, ввязываясь в драку. — У меня к нему счет!
Славянин, тот самый толмач, который участвовал в моем пленении ногайцами, затравлено глянул на меня и невольно подставился под удар Минина. Однако Кузьма не смог дотянуться до его плеча или головы и попал по правой руке. Сабля врезалась в рукав кольчуги, прорезала ее, и из раны хлынула кровь.
Толмач вскрикнул и выронил саблю. Я, не давая ему ускакать, наехал лошадью и ударом гарды в лицо свалил на землю.
К нам в помощь скакала сельская кавалерия, а мы с Мининым растеряно смотрели на груду тел, заваливших дорогу.
Раненый толмач, между тем, встал на ноги и медленно шел к нам с кинжалом в здоровой руке. Разрубленная рука его весела плетью, а на лице застыла гримаса ненависти.
Я не стал его добивать, а просто ударил саблей плашмя по голове.
* * *
Наш вечерний переход сорвался. Убитого мальчика мы отправили на крестьянской телеге домой с двумя сопровождающими; ногайцев похоронили на опушке леса. Что делать с ренегатом-толмачом, я не знал. Заниматься его лечением у меня не было никакого желания. Кровь из разрубленной руки ему наши мужики остановили жгутом, и он теперь лежал вблизи костра на голой земле.
Кузьма Минин, впервые участвовавший в сече, пребывал в шоковом состоянии. Он никак не мог отключиться от недавних переживаний и нервно ходил по биваку.
Я уже притерпелся к необходимости защищая собственную жизнь, проливать чужую кровь, потому больше интересовался своим здоровьем. У меня сильно болели ребра, на которые пришелся удар саблей, и от того трудно было дышать.
Зато наше воинство пребывало в эйфории от одержанной победы. Татары так запугали своими набегами селян, что казались им непобедимыми. Парнишка-дозорный, чудом избежавший гибели, чувствовал себя героем и без устали живописал товарищам свои подвиги.
— Может быть, поможешь раненому? — спросил меня Минин, когда ему надоело метаться по поляне.
— Он помогал ногайцам угонять людей в рабство. Да и что с ним потом делать, вылечить и отпустить?
— Давай поговорим с ним, все-таки русский человек.
Такого гуманизма от Кузьмы я не ожидал — эпоха, в которую он жил, была сурова и скора на жестокую расправу.
— Ладно, давай поговорим, — согласился я.
Мы подошли к раненому. От большой потери крови он совсем ослабел, не ждал для себя ничего хорошего и в полной прострации лежал на земле.
— Ты кто таков будешь, добрый человек? — спросил его Минин, опускаясь перед ним на корточки.
Толмач повел глазами и прошептал:
— Помирать буду, мне бы священника, грехи отпустить.
— Погоди умирать, это всегда ты успеешь. Ты как попал к ногаям?
— Батюшка мальцом в рабы продал, — ответил раненый, облизывая запекшиеся губы. — Мне бы водицы.
Кузьма кивнул и принес воду в берестяной кружке. Толмач жадно, захлебываясь, выпил.
— И долго ты в рабстве был?
— Шестнадцать годов.
— А помогал им зачем?
— Буджак-хан стал мне вместо отца.
— Этот тот, который ускакал? — вмешался я.
— Да. Мне бы попа, не хочу умирать без покаяния.
— Зачем тебе поп, тебя же, поди, уже обасурманили, — спросил Минин.
— Буджак-хан большой батыр, по-нашему витязь, он с детьми и богами не воюет.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!