Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

— Сомневаюсь, что он будет о вас обоих.

— Я ее муж, — провозгласил Саймон. — Без меня нет никакой истории.

— Без истории, — повторила Анастасия, сбрасывая туфли и сворачиваясь под боком у Саймона, — нет никакой меня.

Дневной свет. Очередная белая постель. Две белые таблетки аспирина на ночном столике, тоже белом. Стакан воды, в нем плавают три маленьких кубика льда. Запотевшее стекло под пальцами мокрее, чем вода в глотке, будто стакан вывернули наизнанку. Будто ее саму — нет. Она насухо вытерла руки о несмятую подушку рядом. Закрыла глаза. Легла неподвижно, прислушиваясь к движению за соседней дверью.

Так Саймон провел ночь с Жанель. Они, по сути, не спали вместе — на самом деле они не спали вообще, — хотя в какой-то момент между двумя и восемью часами пополуночи заново столкнулись со сложностью ситуации, лежащей в соседней комнате, и, словно родители вундеркинда, решили, что брак их интересов перевешивает все личные разногласия.

Они согласились, что Анастасии нельзя слишком много светиться на публике или затмевать Саймона. Ее нужно защищать, раз она должна творить великие романы, и хорошо с ней обращаться, раз она должна вверить Саймону свое будущее.

— Но если мы ее потеряем, — подытожила Жанель со своей половины гигантской кровати, — она не единственная юная писательница на планете.

— Ты забываешь одно, — сказал ей Саймон. Он сидел на белом письменном столике на другом конце комнаты, раздетый до рубашки, положив ноги в носках на белый стульчик, — одну очень важную вещь.

— Какую? Абсолютное отсутствие у нее личных амбиций? Я не верю в это, Саймон. Она не инженю. Она спала с профессором в колледже, поскольку думала, что он поможет ей с аспирантурой. Мы ее спасли — пускай считает, что ей повезло. Я не возражаю против этих ее шалостей в интересах рекламы, но будь я проклята, если позволю тебе поверить, что она просто вовремя явилась с «Как пали сильные» без малейшего представления о том, что у нее есть или что она может за это получить. Она хотела статуса МИССИС и кого-нибудь солидного, кто обеспечил бы ей респектабельность, которую не смог дать работяга-отец, и теперь она своего добилась. Но от этого она отнюдь не стала меньшей блядью. Она продала свою пизду за…

— Ты забываешь о том, Жанель, если будешь так любезна и дашь мне закончить, что я люблю Анастасию.

— Ты любишь ее такой, какой себе представляешь, но это не делает маленькую шлюху более…

— Прекрати, Жанель. Это бесполезно.

— Отлично. Люби ее. Очевидно, людям надо кого-то любить.

— Вот именно. Тебе самой не мешало бы попробовать.

— Я уже почти жалею эту тупую потаскушку.

— А я уже почти жалею тебя.

— Ну да, если ты вообще способен что-нибудь чувствовать.

— Да способен, неужели ты не понимаешь? Я люблю свою жену.

— Ее гонорар?

— Не ее гонорар. Это совсем другое.

— Тогда зачем тебе нужна я, Саймон?

— Я не могу справиться с ней один.

— Пять футов два дюйма — такая женщина для тебя чересчур?

— Сейчас нужно сделать кучу денег. Не знаю, напишет ли она когда-нибудь второй роман. Не знаю, насколько она стабильна.

— Поэтому ты просишь меня обобрать эту ненормальную, перед тем как ты выкинешь ее в помойку?

— Я прошу тебя помочь мне обеспечить будущее «Пигмалиона», у которого, как ты, возможно, помнишь, все еще долгов на четыреста тысяч и который, как ты, вероятно, тоже помнишь, по-прежнему является основным источником твоего дохода.

— Ты просишь меня обобрать ее ради моего собственного блага? Как мило.

— Это будет ради всех нас. Я говорил тебе, что случилось с ней в медовый месяц.

— Ты прав. Тебе действительно нужна моя помощь.

— Спасибо, Жанель.

— Начнем с управления продуктом.

— С книги?

— С девчонки. Ты считаешь, что она нестабильна, потому что однажды дал ей валиум для успокоения?

— Не только. Она слишком много пьет.

— Как и Эрнест Хемингуэй. Это американская традиция.

— Я видел, как она курила в ванной. От нее пахло табаком.

— Еще полгода назад она была заядлой курильщицей. Она бросила ради тебя. Вполне естественно, что она…

— И она слишком озабочена. Ей надо слишком много меня.

— Научись имитировать оргазм, Саймон. Женщинам это помогает со времен райского сада.

— Я не об этом.

— Нет, ты об этом.

— А если она захочет детей?

— Не давай ей отвлекаться. У нее есть задача. Ее задача — писать романы. Твоя задача — никогда не давать ей об этом забыть.

— А если она забудет?

— Тогда она, вероятно, захочет детей, и кто знает?

— Ты не хотела детей.

— И до сих пор не хочу.

— Это нормально?

— Я — не твоя проблема.

— Думаешь, Анастасия — это проблема?

— Ты не хочешь знать, что я о ней думаю. Ты уже чертовски ясно дал это понять, Саймон.

— Значит, мы установим ей срок для завершения нового романа.

— Мы навяжем ей срок, определенный издателем.

— Мы обеспечим ей тишину. Изолируем ее. Удалим из ее жизни всех остальных, все средства информации.

— И людей типа Мишель. Она может вбить Анастасии в голову что угодно.

— Мы должны подготовить ее к жизни в обществе.

— То есть ты все еще хочешь хвастаться женой-писательницей?

— Ради галереи.

— Отчасти в этом ее ценность, — признала Жанель. — Мы это сможем, если я буду надзирать.

— Она тебе не нравится.

— Мне большинство людей не нравится. Я похожа на тебя, Саймон. Меня привлекает успех.

Саймон слез со столика, где просидел почти всю ночь. Накинул пиджак. Пересек комнату и посмотрел через щель в задернутых шторах на небо Нью-Йорка в свете нового дня. Сорока этажами ниже люди брели на работу, взвалив на плечи тяжесть новой недели. Солнце достигало их только молвой, что разносилась по отражениям в стеклянной коже небоскребов Парк-авеню.

— Думаешь, она уже проснулась? — теперь уже шепотом спросил Саймон у самого уха Жанель.

— Еще есть время, — сказала она.

— Я лучше проверю, — сказал он.

Она пожала плечами, но он уже возился с задвижками и цепочками на закрытой двери.

— Делай что хочешь, — сказала она. — Можешь меня не слушать.

Он сделал так, и он так не сделал. Он пошел к жене. Сдвинув в сторону табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», которую повесил, уложив Стэси в постель, и открыл дверь своим ключом. Подошел на цыпочках.