Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

С тех пор она ни разу не была в квартире Саймона, а Саймон о том случае не вспоминал. (Даже Анастасия не знала, пока я однажды не рассказал.) И все же нет ничего неодолимее желания вернуться к былым унижениям, дать им заново тебя оскорбить. Пока Анастасия возилась на кухне с чаем, Мишель пробралась в кабинет Саймона.

Кожаный диван по-прежнему скрывался в углу, но что стало с картинкой, оставшейся в ее воображении после той ночи? Куда девалась вешалка со старыми шляпами, которые она примеряла, дожидаясь, когда Саймон ее найдет? Куда исчезли веджвудские нимфы и ар нуво? Куда пропали безвкусные пейзажные наброски XIX века кисти Ханса Якоба Шерца? Где дубовые картотечные шкафы, которые она бегло осмотрела тогда в поисках любовных писем, сюжетов для статьи? Отчего по полу разбросаны открытые книги и так много мешков с нераспечатанными письмами? Почему везде это потрепанное шмотье?

— Ты нашла мой кабинет, — сказала Анастасия, внося в комнату чай в обеих руках. — Я возьму щербатую кружку. Иначе под конец они обе такими станут.

— Твой кабинет?

— Свадебный подарок Саймона. Ну разве он не прелесть? Он и канцелярские принадлежности мне купил. — Анастасия раскрыла дверцы стенного шкафа, еще одного предмета обстановки, который Мишель не припоминала после прошлого пьяного визита. Она отпила чай, пока Анастасия шуровала отмычкой в замке.

— Там что, виски?

— Смотри, он подарил мне пять сотен карандашей, три сотни ручек, двадцать пять сотен скрепок, четыре тысячи футов скотча, восемнадцать пачек бумаги, пятьдесят тысяч скобок для степлера, сорок восемь блокнотов, пять запасных картриджей для принтера…

— А разве для них не нужен принтер? И компьютер?

— Он и это все мне купил. — Она показала на какие-то коробки в углу, еще не распечатанные. — Сказал, самая последняя модель. Гигабайты памяти, тысячи цветов, с произвольным доступом куда угодно, включая Интернет по оптическому каналу на мегагерц в секунду. И работает на батарейках.

— Ты хоть поняла сама, что сказала?

— Ты как думаешь, в чай стоит подлить еще виски?

— Сейчас одиннадцать утра, Стэси.

— Это лапсанг сушонг. Саймон так мил, что мне его покупает. Крупнолистовой, заварка долго не портится. Для Саймона мне надо оставаться свежей. — Мысли Стэси метались точно огонек в глубине каньона. Она была очень далеко.

— Он знает, что ты разбавляешь чай виски?

— Он мне не отец.

— Что ты будешь делать со своими канцелярскими штучками? — Мишель освободила себе место на диване, скинув на пол пять свитеров и штук тридцать библиотечных книг. Анастасия тоже села — за стол. Он остался на месте, огромный викторианский монстр с рядами запирающихся ящиков и широкой, обитой кожей столешницей, на которой, как помнилось Мишель, у Саймона были расставлены антикварные навигационные инструменты, древний деревянный глобус, античные и восточные артефакты, полный комплект перьев, печатей и воска. Чернильница была сухой — место, где прятали ключ от ящиков, который она тогда не тронула лишь потому, что была уверена в неизбежном появлении Саймона. А теперь ничего этого не было, на столе — пусто, если не считать средневековых четок Саймона и серебряной пепельницы в память о выпуске из Университета Лиланда 1927 года, лежавшей на очередном экземпляре «Как пали сильные». Пепельница тоже была здесь раньше, со свежей ароматической смесью вместо теперешнего пепла. Мишель увидела, что Стэси закуривает очередную сигарету.

— Ты начинаешь новую книгу, Анастасия?

— У меня есть все, чтобы ее написать. Я, наверное, уже упоминала, что Саймон очень добр ко мне. — Свободной от сигареты рукой она резко дернула бусины четок из слоновой кости. — Я ведь не очень интересна, да?

— В чем дело, Стэси? Скажи мне.

— У меня все есть. Чего еще мне желать?

— Должна тебя поздравить. С твоей номинацией. Мне кажется, Джонатон хотел эту награду больше всего на свете, пока еще писал. Ее присуждение значит…

— Не надо, пожалуйста. Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась единственной, кто меня не поздравил. Ну, ты же моя подруга. — Она села рядом с Мишель. Оставила сигарету, но взяла четки, туго намотав их на пальцы, бусины — словно чумные нарывы. Она устроилась так близко, что Мишель могла ее обнять. Она взяла Мишель за руку. — Как ты… Как ты пишешь? — спросила она.

— Я больше не пишу. Я редактирую.

— Это одно и то же?

— Да. Нет. Больше ответственности и в то же время меньше. Не требует особого творчества.

— Может, я могла бы стать редактором.

— Не знала бы тебя лучше — решила бы, что ты надо мной издеваешься, Анастасия Лоуренс.

— Я не могу написать роман.

— Творческий кризис — вполне естественная вещь после такого успеха.

— Чтобы написать роман, нужны не только канцелярские штучки.

— Это точно.

— Нужно, чтобы было что сказать.

— Несомненно.

— А если мне нечего?

— Не верю.

— Единственное, что мне хочется сказать, никто не хочет слышать.

— Ты все равно должна это написать, Анастасия. Ты должна написать правду.

— Давай я сделаю нам еще чаю, — сказала Анастасия, отпуская ее руку.

— Мне надо на работу.

Анастасия остановилась у стола, прикурила сигарету.

— Я совсем тебя не вижу.

— Я не знала, что ты хотела меня видеть.

— Ты нужна мне.

— Ты известный писатель. — Мишель мельком глянула на мешки с нераспечатанными письмами. — С поклонниками по всему миру.

— Я совсем одна.

— У тебя счастливый брак. У тебя могут быть дети.

— Нет.

— Что я могу тебе предложить, Анастасия? Я редактор раздела искусства и развлечений в местной газете, потому что мне не хватило твоей смелости, или твоего таланта, или чего там еще нужно для создания романа, чтобы стать той, кем я хотела стать. И я практически помолвлена с Джонатоном, который никогда на мне не женится, который до сих пор со мной только потому, что это еще одна сторона его представления о неудачнике.

— Джонатон — самый благородный человек из всех, кого я знаю.

— Тогда ты, видимо, его совсем не знаешь.

— Ему хватает честности отказываться от…

— От занятий любовью со мной?

— Почему ты его не бросишь?

— Посмотри на меня, Стэси. Послушай, что я тебе говорю. Джонатон — все, что у меня есть.

— Как бы там ни было, мне бы хотелось чаще с ним видеться. С вами обоими, я имею в виду. Можно было бы вчетвером устроить парное свидание.

— Мне непросто отрываться отдел в газете. Мне сейчас нужно быть там. Я, наверное, не освобожусь раньше полуночи.