В огонь и в воду - Амедей Ашар

— Да, принцесса, около полудня потрудитесь совершить прогулку в портшезе; вместе с Паскалино вас понесет граф де Монтестрюк, мой господин.

— А ты сам? — осведомился Гуго.

— Раз все видели, что сюда вошел тряпичник, надо, чтобы он и вышел на глазах у всех. Принцесса, надеюсь, позволит положить ваше платье к ней в портшез, под юбки… а барышня, ручающаяся нам за преданность доброго Паскалино, сумеет добыть еще и ливрею для графа.

— По милости принцессы у Паскалино есть две чистые ливреи, и он охотно отдаст ту, что получше, в распоряжение графа де Монтестрюка, если я его попрошу; они одного роста, я вчера чуть не ошиблась.

— Значит, платье у нас есть. Если только я не вернусь сюда, то в полдень можно отправляться в путь!

— И куда мы пойдем?.. — спросил Гуго.

— В такое место, где вам не будет грозить опасность; например, в баню или в какое-нибудь заведение, на хозяина которого можно положиться.

— На Прачечной улице есть лавка духов Бартолино: он земляк принцессы и многим ей обязан, — сказала Хлоя. — Я уверена, что он вам отопрет комнату за лавкой.

— Хлоя права, — кивнула принцесса, — без нее я бы об этом и не вспомнила…

— А я, — продолжал Коклико, — пойду разведчиком вперед… Кадур — совсем как поднятый собаками заяц: всегда возвращается в свою нору. Поэтому я пойду на Маломускусную улицу, где он наверняка уже нас поджидает… вы понимаете, что если бы его захватили или убили, то я бы узнал об этом от бездельников, с которыми разговаривал. Как только соберу сведения, тотчас побегу в лавку Бартолино, и мы составим новый план кампании… А пока барышня пусть походит здесь по соседству, будто с поручением от принцессы, и потом придет сказать нам, не случилось ли чего подозрительного… Если я опять вернусь в дом, после того как отсюда выйду, я могу возбудить подозрения…

Все так и устроилось, как говорил Коклико. Хлоя скоро вернулась с прогулки, не заметив ничего особенного; Паскалино, которому она шепнула словечко мимоходом, поспешил отдать ей самую новую из своих ливрей, и в одну минуту Гуго оделся носильщиком портшеза. В назначенный час принцесса вышла с большой церемонией из растворенных настежь дверей особняка, а швейцар отдал ей честь алебардой; Коклико со своей корзинкой пошел сбоку.

Отойдя от особняка и уверившись, что все идет хорошо, тряпичник прибавил незаметно шагу и направился на Маломускусную улицу, где надеялся встретить Кадура. Не доходя до нее, он увидел мальчика, который первый рассказал им о бродящих у их дома подозрительных личностях. Угренок поглядывал во все стороны. Заметив это, Коклико подошел к нему.

— Ах, как хорошо, что вы переоделись! — воскликнул Угренок радостно.

— Есть, значит, новости?

— Еще бы! Ваши неприятели стоят на часах. Они не сходят с места с самого рассвета!

— А мой товарищ?

— Большой черномазый, что ворочает языком десять раз во рту, прежде чем заговорить? Он пришел… я успел его предупредить. Он задумал непременно войти домой…

— И вошел?

— Да, но через забор соседнего сада — перелез через три или четыре стены, а потом тем же путем опять ушел.

— Настоящая кошка, этот Кадур! А теперь?

— Он здесь, поблизости, в одном месте, которое я знаю… я могу провести вас к нему… Идите за мной издали. Куда я войду, и вы войдите тоже.

Угренок принялся скакать впереди, как заяц по борозде. Коклико шел сзади, посвистывая. Два или три человека, одетые как рабочие, ходили взад-вперед, зорко поглядывая во все стороны.

Войдя в пустынный переулок, Угренок, не оглядываясь, толкнул дверь кабака, стекла которой были завешаны грязными кусками красной материи, и проворно юркнул внутрь.

Коклико вошел за ним и с первого же взгляда узнал Кадура, хотя тот тоже был переодет. Араб сидел перед стаканом, к которому вовсе не притрагивался, положив локоть на стол и опираясь головой на руку. Коклико сел рядом на ту же скамейку.

— Ну? — спросил он, осушая стакан, стоявший перед арабом.

Кадур повернулся к нему; ни один мускул на лице у него не дрогнул.

— Наконец! — сказал он в ответ.

— Говори скорей! Нас ждет кое-кто, кто сильно о тебе беспокоится, между тем как я беспокоюсь о нем.

— Тогда и говорить нечего; пойдем.

— Дьявол, а не человек! — пробормотал Коклико себе под нос.

Кадур уже встал и, не отвечая, отворил дверь. Коклико увидел с удивлением, что он остановился перед ручной тележкой, которая стояла у стены кабака. Араб молча надел ремень себе на плечи, стал в оглобли и повез тележку. Тележка была полна салата и прочей зелени. Рот его растянулся в беззвучной усмешке. «Одна и та же мысль! — сказал себе Коклико. — Я — тряпичник, а он — огородник».

Коклико пошел вперед, Угренок бежал рядом с ним. В конце улицы мальчик замедлил шаг и, дернув его за полу, сказал:

— Послушайте, если бы я смел, я попросил бы вас об одной вещи.

— Говори, мальчуган, я буду очень рад услужить тебе.

— Потрудитесь сказать вашему господину, что здесь есть бедный сирота, который очень бы хотел служить ему всю жизнь.

— Значит, у тебя ни отца, ни матери? — спросил Коклико, продолжая идти.

— Ни брата, ни сестры.

— Хорошо! Я знаю кое-кого, кто был таким же, как и ты.

— Вы сами, может быть?

— Да, положись на меня.

Через полчаса после этого короткого разговора, продолжая один везти свою тележку, а другой нести свою корзинку, не обменявшись ни словом, ни взглядом, Кадур и Коклико пришли к лавке духов Бартолино. Коклико вошел первым, а Кадур за ним в узкий коридор, в глубине которого Хлоя, стоявшая на карауле, ввела их в темную комнатку, где Гуго и принцесса Мамиани сидели запершись.

— Вот и Кадур, — сказал Коклико, — попробуйте вырвать у него рассказ о том, что он видел.

— Дом караулят, — ответил араб, — но можно войти через окно, если нельзя через двери. Я все достал из шкафов: одежду, деньги, бумаги — и положил в тележку.

— А сверху морковь и репу, — пробормотал Коклико, потирая руки, — почти такой же болван, как и я, этот бедняга Кадур!

— Значит, все спасено? — спросил Гуго.

— Все.

— Теперь надо решаться, — объявил Коклико, — ясно, что мы не можем вечно жить ни в лавке с духами, ни в особняке принцессы. Да и не оставаться же нам навсегда в этих фиглярских костюмах!

Принцесса посмотрела на Гуго с тревогой. Вдруг Гуго ударил себя по лбу и спросил Кадура:

— Ты, должно быть, нашел среди бумаг запечатанный пакет?

— Разумеется.

— Иди и принеси его.

Кадур вышел.

— Мне позволено пустить в ход это письмо только в случае крайней необходимости, — продолжал Гуго, — или крайней опасности.