Всеобщая история любви - Диана Акерман

Какая бы катастрофа ни постигла динозавров, оставив в живых достаточно наших млекопитающих предков, но после их гибели млекопитающие распространились по планете, размножились, эволюционировали, увеличились в размерах, изменили свой вид и усовершенствовали свой мозг. И вы читаете об этом благодаря тому, что динозавры вымерли. Эта случайность эволюции меня пугает, потому что подчеркивает, насколько оно на самом деле хрупкое, наше человечество. Путешествуя, я видела изумительные ландшафты и удивительных животных, но нет ничего более удивительного или волнующего, чем человеческие существа. Мы не отличаемся от других живых существ и не отделены от них. Мы не боги, имеющие право разрушить наш мир или другие миры, но необычные и замечательные существа, эволюционировавшие на этой планете. Мы – удивительный фейерверк фантазии и материи. Наше сознание причудливо, как пейзаж Большого каньона. Наши потребности столь же удивительны, как теплый день среди зимы. Наши желания сладострастны и темны, как глубины океанов. Мы – чудеса природы.

Гибель динозавров была лишь одним из элементов удачи, позволившей эволюционировать человеческим существам. Но были и другие важные факторы, и один из них – любовь. «Выбрав» способность любить и сделав ее ключевым элементом нашей биологии, эволюция сделала нас такими, какие мы есть. В противоположность тому, что всегда доказывали философы, моралисты, теоретики, родственники и советчики, любовь – это не выбор. Это биологический императив. И так же, как эволюция благоприятствовала тем человеческим существам, которые смогли держаться прямо, она благоприятствовала и тем человеческим существам, которые чувствовали любовь. Она благоприятствовала им потому, что любовь чрезвычайно ценна для выживания. Те, кто чувствовал любовь, гарантировали своему потомству выживание; это потомство унаследовало способность любить и жило дольше, производя еще больше собственного потомства. Со временем стремление к любви стало частью нашего генетического наследия, а потом укоренилось еще глубже, став больше чем простой склонностью, способностью или чем-то унаследованным, и уже руководило нами во всех наших начинаниях. Любовь стала тем капиталом, который мы вкладывали в каждое наше дело, и люди стали капиталистами, «богатевшими» на рискованных эмоциональных предприятиях.

Материя наследует материю. Эмоции, индивидуальность, желания – все возникает в организме, из химических веществ. Мозг – это всего лишь полтора килограмма крови, грез и электричества, и, однако, из этого обреченного на смерть куска материи возникают сонаты Бетховена, джаз Диззи Гиллеспи и желание Одри Хепберн провести последние месяцы своей жизни в Сомали, спасая детей. Неудивительно, что мы создали множество приспособлений (таких, как радиоприемники и радары), являющихся преобразователями, – аппаратов, которые переводят ощущения в электричество. Это неудивительно потому, что мы и сами – преобразователи. Уолт Уитмен был прав, написав: «О теле электрическом я пою». Каждая из клеточек нашего тела заключена в оболочку, насыщенную электричеством, и даже клетки нашего мозга искрятся энергией и бушуют, как совокупность крошечных гроз с молниями. Многие из наших приборов – это всего лишь донельзя упрощенные модели нас самих – наших рук, глаз и так далее. Мир говорит с нами на своих непонятных языках формы, цвета, движения, звуковых волн и запахов, и мы их все преобразуем в электрический диалект, на котором говорят наши тела, посылая сообщения азбукой Морзе и сигнализируя мозгу. Когда мы любим всем сердцем, всей душой, изо всех сил, это – электрическая страсть. Любовь развивается в нейронах мозга, и ее развитие зависит от того, чему обучились эти нейроны, когда мы были детьми. Эволюция предоставляет чертежи для строительства дома нашей жизни. Однако, как и в случае с домом, многое зависит от мастерства и опыта строителей, от законов и норм общества, от особенностей или качества материалов, не говоря уже об эффекте случайностей вроде торнадо, оползней или наводнений, аварий водопровода, прихотей приемщиков, контролеров, хулиганов или соседей. То, как мы любим, зависит от биологии – и от нашего опыта.

Если потребность в любви инстинктивна, неотъемлема, если она – часть энергосистемы, то как тогда ее можно еще и формировать? Люди – великие импровизаторы. Мы изменяем, мы создаем, мы изобретаем новые стратегии. Если пищи становится недостаточно, мы отправляемся туда, где ее больше, или меняем наш рацион, или выращиваем продовольствие, или синтезируем еду, или конструируем транспортные средства, чтобы привозить продукты издалека. И так легко мы приспосабливаемся потому, что не можем произвести большое потомство. Представители животного мира откладывают много яиц, дают большой приплод или часто рожают, и у них есть хороший шанс, что некоторые из их генов выживут и сохранятся в следующем поколении. Жизнь для них дешева. Лягушка мечет икру в залитый лунным светом пруд лишь незадолго до того, как большая часть этих икринок будет съедена хищниками. Если всего лишь несколько икринок выживут, чтобы стать головастиками, а несколько головастиков – лягушками, – все идет правильно. Лягушки в любом случае не мигрируют далеко, а если и мигрируют, то выбирают аналогичную среду обитания. Таким образом, лягушки следуют строгим правилам поведения. У них нет необходимости поступать по-другому.

Однако люди рожают не так много детей, и в большинстве случаев лишь по одному в год. Если этот ребенок умирает, его «резервных копий» не существует. При этом люди живут в разных климатических условиях. Чтобы обеспечить своему потомству безопасность и дать ему возможность дожить до зрелости, люди должны принимать множество решений, в зависимости от препятствий и угроз, с которыми они сталкиваются изо дня в день. А это требует того, чтобы мозг работал искусно и гибко – чтобы, упорно подчиняясь основным инстинктам, он в то же время умел приспосабливаться к новым условиям. Отдельные люди и племена обладают разным опытом. Поэтому они и вырабатывают разные стратегии, у них возникают разные эмоции, верования, обычаи, предпочтения. Мы называем это «индивидуальностью» и «культурой». И мы говорим, что это нечто, что человек «проявляет», как если бы речь шла о фотографическом изображении, появляющемся в «темной комнате» – фотолаборатории прошлого. Нет ничего более естественного или более свойственного животному миру, чем этот процесс. Отвечая на вызовы агрессивной внешней среды, биологический организм получит максимальный шанс на выживание, если он сможет оценить новый опыт, принять, исходя из него, быстрые решения и извлечь уроки. Наша гениальность – это наша способность приспосабливаться и меняться. Мы – великие универсалы природы. Мы пробуем. Мы изменяем наше сознание. Мы проявляем гибкость в ответ на давление. Мы убеждаем других. Мы поддаемся убеждению. Мы избегаем опасности. Мы притягиваем к себе несчастья. В этом заключена ирония, самоисполняющееся пророчество. Чем больше мы реагируем на давление окружающей среды, приспосабливаясь к нему – например, снабжая наши дома системами отопления, – тем больше проблем создаем самим себе (производя мусор, загрязняя атмосферу выбросами и т. п.), для которых потом должны искать решение. Сочетание неизменного поведения, с одной стороны, и способности импровизировать – с другой – вот что делает всех людей в сущности одинаковыми, но при этом каждый человек очень отличается от других. Бетховен унаследовал музыкальные способности от родителей, однако именно несчастье, случившееся с ним в детстве, и сделало из него композитора. Вот как Энтони Уолш описывает физический процесс в «Науке любви» (The Science of Love):