Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона - Жорж Сименон

— Вы заметили свой грузовичок по дороге?

— Мне кажется, я его узнал.

— Будет лучше, если мы начнем с этого. Это займет всего лишь несколько минут.

Лейтенант снял с крючка форменную фуражку, надел ее и направился к машине, знáком велев другому полицейскому следовать за ним.

— Кажется, вчера вам не повезло в триктрак?

Полицейские допросили Мьюсака и не пытались скрыть это от него, тем самым показывая, что они вели с ним честную игру.

— Не нужно на нас сердиться, мистер Гэллоуэй. Вы должны знать, что при нашей профессии мы обязаны все проверять.

Они подъехали достаточно близко, чтобы можно было разглядеть грузовичок. Первым делом Дейв бросил взгляд на шины: ни одна из них не лопнула. Теперь его ладони действительно стали мокрыми. Выйдя из машины, он на мгновение задумался, сможет ли идти дальше.

— Вы узнаете свой драндулет?

— Безусловно.

— Сзади вы храните свои инструменты для починки часов?

— Да.

— Я был заинтригован, поскольку никак не мог догадаться, какова ваша профессия. Не хотите ли взглянуть внутрь?

Они открыли дверцу. Гэллоуэй сразу же машинально посмотрел на сиденье, которое занимал Бен. Он даже быстро провел по нему рукой, словно молескин мог еще хранить тепло тела его мальчика. Возле педали сцепления валялся белый шифоновый кусок ткани. Это был женский носовой платок, пахнувший одеколоном.

— Один из наших патрульных обнаружил машину около двух часов ночи, но она простояла здесь некоторое время, поскольку мотор уже остыл. Фары были погашены.

Гэллоуэй не смог удержаться и спросил:

— Она на ходу?

— Именно это и заинтересовало моих людей. Двигатель работает. Следовательно, речь не идет о поломке.

Лейтенант подозвал ждавшего неподалеку человека и сказал:

— Можешь отвезти ее в Покипси.

Дейв чуть не запротестовал, чуть не спросил, почему ему не отдают его машину.

— Идемте, мистер Гэллоуэй.

Всю дорогу лейтенант, сидевший за рулем, молчал. Он не произнес ни слова до тех пор, пока они не вошли в его кабинет. Полицейский, приезжавший в Эвертон, последовал за ними.

— Дэн, закрой дверь.

У лейтенанта было серьезное выражение лица. Чувствовалось, что он находился в сложном положении.

— Сигарету?

— Нет, спасибо. Я не успел позавтракать и…

— Я знаю. Вам не пришлось долго спать ночью. Вы даже не ложились.

Делал ли Гэллоуэй все, что было в его силах? Делал ли он все, что было в его власти, чтобы защитить Бена? Он боялся, что окажется не на высоте положения, ведь он не привык хитрить.

Гэллоуэю казалось, что лейтенант читал его мысли по лицу. Почему он вел себя с ним столь предупредительно, с ним, обыкновенным деревенским часовщиком, человеком, не имевшим никакого влияния?

Его собеседник вдруг решил сесть. Он провел рукой по жестким, коротко постриженным волосам.

— С тех пор как вы уехали из Эвертона, мистер Гэллоуэй, мы получили новые сведения из различных источников. Я обязан ввести вас в курс дела. Например, мы узнали, что прошлой ночью к вам приходили Хавкинсы.

Гэллоуэй не вздрогнул, даже глазом не моргнул, но, казалось, его сердце перестало биться, поскольку теперь речь неизбежно зайдет о Бене.

— Один из сыновей Хавкинсов, проезжая этим утром на велосипеде мимо вашего магазина, увидел полицейских и поспешил рассказать об этом матери. Та прибежала, надеясь, что ей сообщат что-нибудь о ее дочери.

Вероятно, у лейтенанта тоже были влажные ладони, поскольку он вытащил из кармана платок и вытер руки.

— Вы хорошо знаете своего сына, мистер Гэллоуэй?

Это случилось. Дейв надеялся, что этот момент никогда не наступит. Он старался на это надеяться, вопреки всякой возможности, вопреки всякой логике. Его глаза засверкали, кадык судорожно задергался. Лейтенант деликатно отвернулся, словно для того, чтобы позволить ему более свободно проявлять свои чувства.

Был ли это голос Дейва? Он произнес:

— Думаю, что знаю его, да.

— Ваш сын не вернулся домой ночью. Дочь Хавкинсов…

Он взглянул на свои записи и уточнил:

— …Лилиана Хавкинс ушла из родительского дома вечером с вещами.

Полминуты лейтенант молчал.

— Вы знали, что они оба уехали на вашем грузовичке?

Зачем отрицать очевидное? Ведь обвиняли его, а не Бена.

— Я так и подумал после визита Хавкинсов.

— И вам не пришло в голову поставить полицию в известность?

Гэллоуэй честно признался:

— Нет.

— Сын когда-нибудь давал вам повод для беспокойства?

Выдержав взгляд лейтенанта, Гэллоуэй твердо ответил:

— Нет.

Это было не совсем правдой, но его беспокойство никогда не имело ничего общего с тем беспокойством, о котором говорил лейтенант. Даже обычный отец не мог бы этого понять.

— Он никогда не доставлял вам неприятностей?

— Он был послушным, прилежным мальчиком.

— Мне уже сообщили, что в прошлом году он был одним из трех лучших учеников в классе.

— Совершенно верно.

— Но в этом году его отметки изменились…

Гэллоуэй хотел объяснить, что с каждым годом дети меняются, что они интересуются то одним, то другим, что им необходимо пройти за несколько лет полный цикл. Но сочувствие, которое он прочитал в глазах лейтенанта, помешало ему сказать все это. И тогда, низко опустив голову, словно проиграв партию, он пробормотал:

— Что он сделал?

— Может, вы хотите сами прочитать рапорт?

Лейтенант положил на стол несколько листов бумаги большого формата. Дейв отрицательно покачал головой. Он не мог читать.

— В одной миле отсюда, по направлению к Пенсильвании, но по-прежнему в штате Нью-Йорк, сегодня утром один автомобилист обнаружил на обочине дороги человеческое тело. Это случилось в половине шестого, только начинало светать. Сначала мужчина продолжил путь, но затем, почувствовав угрызения совести, сказав себе, что, возможно, речь идет о раненом, вернулся на то место.

Лейтенант говорил медленно, монотонно, словно читал рапорт, однако лишь изредка бросал взгляд на бумаги, которые подвинул ближе к себе.

— Через несколько минут этот мужчина вошел сюда, чтобы сообщить, что обнаружил труп. Я только заступил на дежурство в Покипси, когда мне доложили о происшествии. Я приехал на место почти сразу после полицейских поста.

Что слышал Дейв? Он мог бы поклясться, что слова перестали быть словами, превратившись в образы, проплывавшие перед его глазами, словно цветной фильм. Он не смог бы повторить ни одну из произнесенных фраз, но, тем не менее, у него было чувство, будто он следовал за всеми названными действующими лицами.