Джокер - Феликс Разумовский

— Атас, — только и выговорила она, осторожнозаглянув в дверь. Помолчала и добавила, — Ну, здравствуй. Вот,оказывается, где ты живёшь.

Сказать, что Васечка впечатлял, значит ничего не сказать.Мурра по сравнению с ним была безобидным мотыльком, а древнегреческий Минотавр— беленьким пушистым котёнком. В свинарнике квартировал не какой-нибудьбеконно-розовый домашний отъевшийся боров, а самый настоящий дикий кабан. Дакакой!.. Под двадцать пудов, поджарый, свирепый, с громадными загнутыми клыкамии маленькими, отчётливо разумными глазками. Светло-рыжая щетина, недобрыйоценивающий взгляд, копыта сорок пятого размера и тело, напоминающеестенобитный таран… Да что говорить, перед Оксаной стоял её знакомец с леснойдороги. Тот самый, о котором она тихо гадала, перевернёт он «Ниву» или неперевернёт.

Марьяна протянула к нему руку, и требовательный рык немедленнопрекратился. Васечка ткнулся ловким пятачком в хозяйскую руку, в глазах погасликрасноватые огоньки, зато обнаружились длинные девичьи ресницы, а страшнаяпасть растянулась в самой настоящей улыбке.

— Сейчас, маленький, сейчас, умница моя, —заворковала Марьяна — Комбикорм нынче вку-у-усный…

«Понятно теперь», — подумала Оксана.

Хотя на самом-то деле всё стало только ещё непонятней.

Она вернулась к мужикам. Забелин чистил казан, и тот, ктополагает, будто отмыть от бараньего жира двадцатилитровую громадину на таганеесть нечто между сизифовым трудом и откровенным самоубийством, тот простоникогда этим не занимался. Надо всего лишь налить водички в ещё горячий котёл ипройтись щёточкой, а потом той же щёточкой лихо выплескать «за борт». Раз,другой — и чугунный кратер не только полностью чист, но и обсушен. НапоследокЗабелин ласково погладил край казана:

— Ну, спасибо, дружок, уважил так уважил. Сейчасмаслицем смажу…

В голосе его не слышалось и намёка на шутку, он былсовершенно серьёзен.

— Ишь как вы с ним, Николай Ильич, — уже почти неудивилась Варенцова. — Как с живым.

— А он и есть живой, — словно ребёнку-несмышлёнышуулыбнулся Забелин. И вдруг подмигнул: — Вы какому-нибудь самураю скажите, что унего меч не живой. Или шофёру, который со своим грузовиком по имени-отчествуздоровается… Всё живое, и этот котёл, и щебёнка, и холодильник, и колодезнаявода. Просто у каждого своя жизнь и своё место в мире. Это надо понимать,принимать и уважать… а не доказывать с пеной у рта, кто есть венец мироздания.И ещё действительно — учиться, учиться и учиться. А не распинать на радостьнеучам своих учителей на крестах…

Как следует обдумать услышанное Оксане не позволили кошачьивопли, донёсшиеся из-за дома. Судя но многоголосию, рыжий и белый сообща отстаивалидвор от постороннего посягательства. И, похоже, без дамского общества дело необошлось.

— 'Гиша, Тиша, — особо не надеясь, позвалаВаренцова. — Иди сюда, обормот!

Ну надо же, Тишкина хитрая рыжая морда немедленно высунуласьиз-за угла.

— Не беспокойтесь за него, Оксана Викторовна, —улыбнулся Забелин. — У нас тут чужие особо не ходят. Обратили внимание —ни мух, ни мошек, ни комаров?

«Вот теперь обратила. Это при том, что рядом свинарник.Ультразвуком их здесь, что ли, на корню глушат? Или опять магией?..»

Быстров поставил сушиться последнюю тарелку, вытер руки.

— Ну что, братцы, я, пожалуй, пойду, а то супруга непоймёт. — Он пожал руку Забелину, крепко, по-мужски, стиснул Оксане ладоньи направился к свинарнику. — Васенька, пламенный привет! Как морковочка?Понравилась? Следующий раз ещё принесу…

Оксана присела на скамью, заново, надеясь непонятно на что,просмотрела фотографии в телефоне. И почувствовала, как мокрым одеяломнаваливается на плечи усталость. «Мурры… холодильники без шнура… туман напол-Европы… подполковники-колдуны, беседующие с казанами, и хряки разумнейвсякого шимпанзе… Нет, нет, хватит, всё к чёрту. Скорей назад в номер, сменитьпостельное бельё и спать, спать, спать… Чтобы больше никакой мистики, чтобыТихон мурлыкал возле щеки… чтобы приснился улыбающийся Краев. Как он там, всёли у него…»

— Нельзя вам, Оксана Викторовна, в гостиницу, —тихо сказала подошедшая сзади Марьяна. — Оставайтесь у нас, дом большой,места хватит. Сейчас ещё попьём чайку да и на боковую. Утро вечера мудренее…

— В гостинице вы вряд ли доживёте до утра, —совершенно будничным тоном и оттого с путающей вескостью поддержал супругуЗабелин. — Мурра у них далеко не последнее средство в арсенале, несправилась — такое пришлют, что даже ваш котик может не совладать. Зурру,например. А здесь, ещё раз повторю, чужая муха не пролетит.

Оксана прислушалась к себе и поняла, что уже прикидывает, скаким запасом времени нужно будет выходить на завтрашнюю встречу возлегородской бани.

— Спасибо, — сказала она и попробовалаулыбнуться. — Опять-таки Тишка пускай оттянется на природе. Небосьзаслужил…

Комнатка на втором этаже оказалась маленькой и уютной, сбалконом. Шкаф, этажерка, древняя тахта, выцветшие занавески в горошек… Оксанапогладила бревенчатую стену, и волна неожиданной ностальгии заставила сновасмахнуть с глаз дурацкую влагу. Потом она обратила внимание на иконы. Оксанаещё помнила, где полагалось быть красному углу,[93] — так вот,они висели в противоположном. Это во-первых. А во-вторых… Чем-то они неуловимоотличались от тех, которые предписывает богомазам церковный канон. Спроси —чем, Оксана не взялась бы внятно ответить. Но это был совершенно точно другойНиколай-угодник. Другая Богородица…

Оксана не сфальшивила душой и не стала креститься. Лишь суважением поклонилась… Кому? Иконам? А может, душе, обитавшей в этих стенах?Душе, защите и покровительству которой она решила довериться?..

Подушка благоухала ромашкой и дикими травами. Снаружи вкакофонии кошачьих голосов отчётливо угадывалась интонация Тихона. В свинарникесыто и благостно похрюкивал Васечка. «На новом месте приснись женихневесте, — успела подумать Оксана. — Олег…»

Прямой электрички из Санкт-Петербурга до Пещёрки не было.Нужно было пересаживаться на станции Волховстрой, но кто-то мудрый распорядилсясделать так, чтобы последняя пещёрская электричка уходила оттуда минут запятнадцать до прибытия питерской. Мгави вышел на перрон и понял, что придётсягде-то коротать ночь.

«Бардак не хуже, чем в Порт-о-Пренсе,[94] —сказал он себе, сплюнул сквозь зубы и, разминая ноги после трёхчасового стоянияв вагоне, направился в зал ожидания. — Только моря нет…»