Орлы и ангелы - Юли Цее

Они здесь уже несколько дней, сказала Джесси.

Ты живешь где-то рядом?

Она ответила не сразу, и, пока она колебалась, я пристально посмотрел на нее сбоку. На щеках у Джесси лежали тени, скулы проступали отчетливо. Она не просто избавилась от детского жирка, она отощала. Губы у нее были покрыты тонкой беловатой пленкой какого-то выделения, может, засохшей слюны. Посреди нижней губы маленький багровый нарост, разделенный трещинкой.

Ну ладно, поразмыслив, сказала она, может, ты и впрямь как-нибудь зайдешь.

Она назвала адрес, Пратерштрассе, 61, рядом со «Звездой»,[22]и мы еще какое-то время постояли. Мне на локоть опустилась божья коровка, с двумя крапинками на крылышках. Ребенком я слышал, что возраст божьей коровки можно определить, сосчитав число крапинок, но никто не смог объяснить, почему в таком случае нам никогда не попадаются однолетние. Я дотронулся до нее — на счастье — пальцем, и она тут же сорвалась с моего локтя, полетела, натолкнулась на какую-то травинку, не удержалась и в итоге упала на асфальт. Лежала на спине, суча лапками и будучи не в состоянии перевернуться без посторонней помощи. Мне стало противно, и я отвернулся.

А что тебе, строго говоря, нужно в Гренландии, спросил я.

Это было бы полезно для глаз, ответила она. И для головы.

И прикоснулась — сперва к векам, потом ко лбу.

Дорогая вышла бы поездочка, сказал я. Может, тебе деньги нужны?

Задав этот вопрос, я тут же раскаялся, однако она не придала моему интересу значения.

Вообще-то говоря, сказала она, денег у меня навалом.

Я подумал, что она, скорее всего, богата. Наверняка все эти годы она работала на Герберта; я просто не мог себе представить, чем бы еще она занималась.

А меня в Гренландию возьмешь, спросил я.

Куупер, дружище, сказала она, тебе ведь туда совершенно не хочется. И нечего вести себя так, будто я маленькая девочка.

Не удостоив рыб прощальным взглядом, она резко развернулась и побежала вверх по улице — побежала в ту сторону, откуда мы пришли. Я отпустил ее. Потехи ради я решил было пересчитать рыб, принялся водить в воздухе указательным пальцем, но ничего не получалось, глаз соскальзывал с поблескивающего на солнце месива, я постоянно сбивался. Сдавшись наконец, я поднял глаза и увидел в паре шагов от себя Джесси. Она внимательно наблюдала за мной.

Сегодня вечером у меня, крикнула она.

И тут же затерялась в толчее на мосту.

Единственным, что хоть как-то передвигается по этому городу, являются толпы туристов, усталые и понурые, как потоки беженцев. Когда я вижу вспышку желтого цвета в одной, вообще-то, сплошь черноволосой группе, меня трясет. Со второго взгляда девица, белокурые волосы которой меня напугали, совершенно не похожа на Джесси; она проходит практически рядом, я вглядываюсь в ее пустые черты, в которых нет ни радости, ни страдания, лишь маета и лишенное личной окраски изнеможение. Судя по всему, я уже дошел до точки, в которой не удивлюсь, если Джесси (не ее ли я сам нашел с простреленной головой в нашей лейпцигской квартире?) вдруг предстанет передо мной в компании итальянских туристов.

Выключаю ненадолго диктофон, чтобы перевести дыхание. Там, где на руке у меня лежал кабель, на коже остается светлая полоса, хотя просидел я здесь где-то минут тридцать, не больше. Солнце палит убийственно, задаюсь вопросом, получили ли Клара с Жаком Шираком политическое убежище в климатизированной конторе Руфуса и не поселятся ли они там на остаток лета. При этом меня не интересует, что они там делают. Выбрасываю сигарету, сделав всего две затяжки, она пахнет выхлопными газами шагающего экскаватора, а дым слишком горяч во рту.

Джесси ждала меня на улице у входа в дом; встретившись, мы не произнесли ни слова. Поехали по железной шахте; кабина лифта оказалась деревянной, и ее стены были сплошь исписаны, как поверхность школьной парты. Среди прочего я нашел надпись М + J (как Мах + Jessie) с датой из эпохи Второй мировой войны.

Джесси стояла спиной ко мне, я разглядывал ее лопатки и позвоночник, проступающие под тонкой футболкой. В ней не было и сорока килограммов. Когда я накинул ей на плечи свой пиджак, она рванулась, на мгновение мне показалось, будто она хочет укусить меня за руку, она вздернула верхнюю губу в гримасе слепой ярости. Пиджак плавно соскользнул на пол.

Куупер, прошипела она, ты идешь в гости. Но если ты попробуешь опекать меня, я тебя прогоню и ты меня больше не увидишь. И не лезь ко мне руками.

Я ничего не ответил, мы поднялись, она отперла квартиру и пропустила меня вперед. В прихожей и в коридоре безмятежной морской гладью тянулся натертый до зеркального блеска пол — и ничего больше: ни мебели, ни старых газет, ни хотя бы пары обуви, — голый пол, и только. И сразу же, не заглянув ни в одну из комнат, я понял, что квартира пуста. Здесь наличествовала особая безличная аура помещений, которые в качестве потенциального квартиросъемщика посещаешь вместе с маклером.

Не волнуйся и осмотрись, сказала Джесси.

В первых трех комнатах, представляющих собой анфиладу, я не нашел ничего, кроме подтеков на стенах и потолке и все того же безупречно сияющего паркета. В четвертой комнате у дальней стены стояли кресло, диван с тумбочкой и кровать в странной, чтобы не сказать ошибочной, последовательности. Все помещение выглядело как-то фальшиво, выглядело театральной декорацией, каждый предмет обстановки в которой представляет собой неудачную цитату. Я был уверен, что здешней мебелью никто не пользуется.

И тут я вошел в пятую комнату, скорее даже каморку в дальнем конце квартиры. Она оказалась единственной обитаемой. У стен валялись предметы одежды, часть из них, собранная в кучку, явно служила подушкой и венчала собой расправленную на полу простыню. Мне попались на глаза несколько бутылок из-под минералки, оловянная кастрюля, наверняка используемая в качестве кружки для питья, газетная бумага и коробка, запечатанная клейкой лентой.

Еще раз выключаю диктофон, гляжу на бликующий асфальт, местами похожий при свете дня на речную воду, и размышляю.

Впечатление, наговариваю затем на диктофон, которое произвела на меня эта клетушка, следовало бы кардинальным образом пересмотреть с учетом того, что коробка, по всей вероятности, была доверху набита деньгами в трех различных валютах.

Вновь выключаю диктофон, отматываю назад и стираю только что произнесенную фразу.

Все здесь выглядело жалко и сиротски, кроме включенного радиотелефона, который лежал на полу в геометрическом центре комнаты, черным лаком, резкими контурами и выраженной функциональностью контрастируя со своим окружением. Казалось, он попал сюда по ошибке и тем не менее явно был самым главным предметом во всей квартире. Было ясно, что Джесси названивала мне в последние недели именно с этого телефона. Она подошла ко мне, застывшему в дверном проеме, и мы какое-то время вместе смотрели в пространство перед собою.