Каннибалы и короли. Истоки культур - Марвин Харрис

слагаемое страны, за ними следуют духи земли и зерна, а государь наименее значим. Вот почему расположить к себе крестьян – значит стать государем. Если ваше величество действительно будет править благонамеренно к людям, умеренно возлагая на них наказания и пени, делая налоги и пошлины необременительными, дабы поля глубоко вспахивались и тщательно пропалывались, тогда у вас будут люди, которые смогут с одними дубинами, которыми они запаслись, противостоять крепким кольчугам и мощному оружию воинств Цинь и Чу…

Правители этих двух государств воруют у своего народа время, так что люди не могут пахать и пропалывать свои поля… Эти правители как будто загоняют своих людей в ловушку или омут. Кто же из них в таком случае будет противостоять вашему величеству? По этому поводу есть такая поговорка: "У благонамеренного нет врагов", и я прошу ваше величество не сомневаться в моих словах» [Mencius 1970: 483, 135–136] [37].

Между этими прагматическими доктринами и возникновением полноценной религии любви, милосердия и святости человеческой жизни пролегает не такая уж большая пропасть. Уже в философии Мэн-цзы благонамеренность оказывается «отличительной характеристикой человека» [38].

Полагаю, что этот баланс затрат и выгод от поддерживаемого государством каннибализма и объясняет то, почему человеческие жертвоприношения и каннибализм оставались несущественными особенностями древних государственных религий Старого света. Более того, как предположил Майкл Харнер, именно такое представление впервые может дать ответ на вопрос, почему на Тихоокеанском побережье Южной Америки и в высокогорьях этого континента политическое развитие, кульминацией которого стало появление империи инков, пошло по месопотамскому и китайскому, а не ацтекскому образцу. В период своего расцвета империя инков охватывала территорию, простиравшуюся на 1500 миль от северной части нынешнего Чили до южной части современной Колумбии, и имела население около 6 млн человек. В отличие от Мезоамерики эпохи ацтеков, у этой необъятной державы существовала общая политическая структура, состоявшая из деревень, районов и провинций. Назначаемые верховным правителем инков чиновники отвечали за поддержание закона и порядка, а также за сохранение значительных масштабов производства. Деревенские земли делились на три части: самой большой из них был собственный надел крестьянина, на котором он выращивал продукты для собственного потребления, а урожай со второй и третьей частей передавался религиозным и политическим чиновникам, которые отвечали за наполнение зернохранилищ на уровне провинций. Эти амбары функционировали по принципу постоянного поддержания нормативных запасов. Они использовались для компенсации подъёмов и спадов урожайности в отдельные годы, а также преодоления различных кризисов на местном уровне. Во время засухи продовольствие, хранившееся в амбарах, по сети государственных дорог и подвесных мостов доставлялось в нуждающиеся провинции. В политической философии инков, как и в философии Хаммурапи и Конфуция, в максимальной степени использовался устойчивый импульс великодушия «большого человека». Инки склоняли враждебные им государства подчиниться их власти, чтобы получить более высокий уровень благосостояния. Солдаты побеждённых армий, как и в ранний период истории Месопотамии, расселялись по разным частям империи и полностью включались в ряды крестьянской рабочей силы, а неприятельских вождей увозили в столицу Куско и приобщали к политической религии инков. Армия инков не шла на своих противников под лозунгом «МЫ ВАС СЪЕДИМ». Как и в древнем Китае и Месопотамии, жрецы инков иногда действительно приносили человеческие жертвы во славу бога-создателя Виракочи и солнечного бога Инте, но эти жертвоприношения не были неотъемлемой частью военной системы – для них отбирались лишь один-два воина из побеждённой территории. Чаще всего главными жертвами становились мальчики и девочки, которых готовили к этому событию, предоставляя им еду, питьё и особые привилегии. Но самое главное заключается в отсутствии каких-либо свидетельств, что жертв в дальнейшем расчленяли и съедали.

Жрецы инков выполняли роль распределителей мяса, а сами жертвоприношения были ординарным событием. Однако в Куско верховные жрецы тренировали свои «хирургические» навыки на ламах, а в менее значимых святилищах такой чести удостаивались морские свинки. В рационе питания ацтеков и то, и другое животное, как уже отмечалось, отсутствовали. В том контексте, к которому мы подошли, более важным из них является лама – представитель семейства верблюжьих, который питается на естественных пастбищах высокогорными травами, не являющимися человеческой пищей. Недавние раскопки, проведённые Х. и Э. Пирес-Феррейра и Петером Каулике из Университета Сан-Маркос в Перу, позволили проследить, каким образом лама была одомашнена охотниками, вторгшимися на высокогорное плато (пуну) Хунин в конце последнего ледникового периода. Одомашнивание ламы было завершено только между 2500 и 1750 годами до н. э. – поздно по меркам Старого Света, но достаточно рано, чтобы сыграть свою роль в самом начале процесса образования государств в Южной Америке.

Ламы и морские свинки у инков не были по своей сути менее презренными существами, чем собаки и индейки ацтеков – они попросту выступали лучшими источниками мяса. Ламы позволили инкам перестать приносить в жертву людей, поскольку благодаря этим животным у инков появилась возможность не поедать себе подобных. Урок представляется очевидным: мясо жвачных животных укротило богов и сделало «великих кормильцев» милостивыми.

Глава XI. Запретная плоть

Ранее уже упоминалось, что одомашнивание животных возникло в качестве попытки сохранения ресурсов, спровоцированной уничтожением мегафауны плейстоцена. Исходно это была попытка обеспечить гарантированную мясную пищу для деревенских жителей, однако в итоге получился обычный парадокс, привычно ожидаемый всякий раз, когда какой-либо способ производства интенсифицируется с целью ослабления репродуктивного давления. Изначально овец, коз, свиней, крупный рогатый скот и другие виды домашних животных можно было выращивать в первую очередь ради их мяса, поскольку в эпоху раннего неолита вокруг деревень находились обширные лесные и пастбищные территории, которые не требовались для выращивания пшеницы, ячменя и других культур, предназначенных для непосредственного потребления человеком. Однако по мере роста плотности населения, ставшего реакцией на экспансионистскую политическую экономию ранних государств и империй, площадь доступных в пересчёте на душу населения лесов и не знавших плуга пастбищ для животноводства, становилась всё меньше. Везде, где быстро росло земледельческое население, которое занималось животноводством, приходилось выбирать между выращиванием большего количества пригодных в пищу растений и разведением большего количества животных. Древние государства и империи неизменно отдавали предпочтение выращиванию большего количества растений, поскольку чистая отдача в калориях от каждой затраченной калории человеческой энергии, вложенной в растениеводство, в среднем примерно в десять раз превышает чистую отдачу в калориях, получаемую от животноводства. Иными словами, с точки зрения энергии, для самих людей гораздо выгоднее употреблять растительную пищу, чем удлинять пищевую цепочку, помещая животных между растениями и людьми. Зерновые преобразуют в пригодную для человека субстанцию около 0,4 % от каждой единицы солнечного света, запускающего