Каннибалы и короли. Истоки культур - Марвин Харрис

затем запекали и ели его с горькими травами и пресным хлебом. В ту же ночь Господь поразил всех первенцев в домах, не отмеченных клеймом, убедив фараона в том, что пришло время отпустить израильтян из страны.

Монополией на забой животных для употребления в пищу у израильтян обладали левиты – жреческая каста наподобие друидов. Мясо должно было пройти через их руки, причём в буквальном смысле слова, поскольку они руководили разделкой туш животных и перераспределением их мяса, либо сами совершали эти процедуры, возвращая самую большую долю хозяину и его гостям и оставляя отдельные лакомые кусочки для себя и Яхве.

У. Робертсон Смит в своей не самой новой, но по-прежнему важной работе «Религия семитов» [W. Smith 1956] отмечал, что в древнем Израиле любой забой животных имел сакральный характер: «Поедание говядины или баранины для людей было исключительно религиозным действом». Антропологи, изучавшие современные скотоводческие народы Восточной Африки, наблюдали аналогичную ситуацию с несколько иной точки зрения. Скотоводы Восточной Африки, как правило, питаются не мясом своих стадных животных, а их молоком и кровью. Например, у кенийского племени пакот, которое изучал Харольд Шнейдер, стадных животных можно забивать только по «ритуальным и церемониальным поводам». Однако количество животных, забиваемых по одному случаю, и количество самих таких случаев зависит от размера поголовья. Такое дорогое животное, как бык, является слишком ценным, чтобы становиться частью какой-либо церемонии. У современных американцев, которые жарят стейки на барбекю для почётных гостей, имеется много общего с пакотами и любившими лакомиться говядиной древними народами. (Кстати, у слова «барбекю» интересная история. Оно происходит от слова barbricot из языка карибов – именно от этого этнонима образовано слово «каннибал», – означавшего жаровню из зелёных сучьев, на которой готовилось мясо для каннибальских пиршеств.)

Если вернуться к израильтянам, то можно не сомневаться, что на протяжении какого-то времени животные приносились в жертву в первую очередь для того, чтобы съесть их мясо во время пиршеств с перераспределением продовольствия, которые устраивали «великие кормильцы» – старосты и вожди. «Великодушная щедрость» для древних израильтян была столь же важна, как и для тевтонов:

«Уже во времена пророка Самуила обнаруживаются религиозные пиршества кланов или городов… Законом такого пиршества была великодушная щедрость: ни одно жертвоприношение не обходилось без гостей, а еда бесплатно раздавалась богатым и бедным в кругу знакомых того или иного человека» [W. Smith 1956].

К наступлению христианской эпохи монополия левитов на заклание скота получила денежное выражение. Верующие приводили своих животных к храмовым священникам, которые перерезали животным горло за определённую плату за одну голову. Во время праздника Песах паломники преодолевали огромные расстояния до Иерусалимского храма, чтобы зарезать своих агнцев. Знаменитые храмовые менялы, чьи столы опрокинул Иисус, изгнавший торговцев из храма, обеспечивали оплату услуг по жертвоприношению монетами собственной чеканки. От практики жертвоприношения животных иудейские раввины отказались после падения Иерусалима в 70 году н. э., хотя и не полностью, поскольку ортодоксальные иудеи и по сей день настаивают на том, чтобы животных забивали путём перерезания горла под наблюдением специалистов по отправлению религиозных обрядов.

Поскольку распятие Иисуса произошло во время празднования Песаха, его смерть оказалось легко связать с образностью и символизмом как животного, так и человеческого жертвоприношения. Иоанн Креститель называл грядущего мессию Агнцем Божьим. Между тем в таком христианском обряде, как причастие, сохранились опознавательные знаки исходных перераспределительных функций жертвоприношений животных. Иисус преломил пасхальный хлеб и налил пасхальное вино, раздавая их своим ученикам. «Сие есть тело мое» (Мф. 26: 26), – сказал он о хлебе. «Сие есть кровь моя» (Мф. 26: 28), – сказал он о вине. Эти перераспределительные действия повторяются в виде ритуала в римско-католическом таинстве причастия (евхаристии). Священник ест хлеб в виде облатки и пьёт вино, а прихожанам полагается только облатка. Английское слово host, обозначающее эту облатку, достаточно уместно – оно происходит от латинского hostis, означающего «жертвоприношение».

Протестанты и католики пролили много крови и истратили немало чернил в связи с вопросом о том, действительно ли вино и облатка «пресуществляются» в телесную субстанцию крови и тела Христовых. Однако богословам и историкам до недавнего времени, как правило, не удавалось увидеть реального эволюционного значения христианской «мессы». Толкуя в аллегорическом духе вкушение пасхального агнца и сводя его субстанцию к бесполезной в питательном отношении облатке, христианство давно сняло с себя ответственность за обеспечение того, чтобы пришедшие на праздник не ушли домой с пустым желудком. Но для того, чтобы это произошло, потребовалось некоторое время. В первые два столетия истории христианства его адепты объединяли свои ресурсы и действительно устраивали общие трапезы – так называемые агапе, или пиры любви. Но после того, как христианство стало основной религией Римской империи, Церковь обнаружила, что её храмы используются в качестве столовых, и в 363 году на Лаодикийском соборе проводить пиры любви в церковных помещениях было запрещено. Деталь, на которую действительно стоит обратить внимание, заключается в том, что питательная ценность ритуала причастия практически равна нулю – вне зависимости от того, происходит ли пресуществление. Антропологи XIX века видели в траектории развития, ведущей от человеческих жертвоприношений к жертвоприношениям животных и далее к облаткам и вину в обряде причастия, подтверждение доктрины нравственного прогресса и просвещения. Их оптимизм едва ли можно разделить. Прежде чем поздравлять христианство с преодолением жертвоприношений животных, следует отметить, что быстрый демографический рост также опережал доступные запасы белка в человеческих организмах. Подлинная значимость прекращения жертвоприношений животных заключалась в прекращении церковных перераспределительных пиров.

Христианство было лишь одной из нескольких религий, сделавших выбор в пользу щедрого посмертного вознаграждения после того, как щедрость при жизни перестала быть привычной или необходимой. Не думаю, что умалю достоинства актов милосердия и доброты, совершённых во имя подобных религий, если отмечу, что для правителей Индии, исламских государств и Римской империи было чрезвычайно удобным решением смиряться перед богами, для которых небо было важнее земли, а прошлая или будущая жизнь – важнее той, которая у нас есть. По мере того, как имперские системы Старого света становились всё больше, они поглощали и истощали ресурсы в континентальных масштабах. Когда планету заполонили десятки миллионов оборванных потных тружеников, «великие кормильцы» уже не могли действовать с «великодушной щедростью» варварских вождей прежних времён. Под влиянием христианства, буддизма и ислама они превращались в «великих верующих» и строили соборы, мечети и храмы, в которых не подавалось ничего съестного.

Но вернёмся в те времена, когда животных было по-прежнему достаточно для того, чтобы мясо иногда могло входить в рацион каждого. Персы, ведические брахманы, китайцы и японцы – все они