Сны Сципиона - Александр Старшинов

* * *

Я нашел Гасдрубала на реке Бетис близ Бекулы. К тому времени, как я появился, он запасся серебром, будто комар насосался крови. Эти рудники были денежным сундуком Ганнибала, из которого тот черпал средства все эти годы на неутихающую в Италии войну. И в тот момент Гасдрубал успел пересыпать запас из сундука в походные сумки.

Пунийцы заняли очень выгодную позицию над рекой, укрепив лагерь на холме. Расположенный на двух террасах (на нижней стояли вспомогательные войска иберов, а на верхней располагался укрепленный лагерь полководца) он казался на первый взгляд неприступным. У меня было больше солдат, но, подойди вторая армия Карфагена, меня бы взяли в клещи и раздавили без труда. Надо было торопиться. И все же два дня я не решался дать сражение, не зная, как разделаться с пунийцами. Противник же не торопился спускаться со своей высоты. За эти два дня — как потом выяснилось — Гасдрубал успел отправить из лагеря обоз с золотом и серебром. Этот обоз тормозил бы его в случае бегства, но потерять его — означало потерять все, и он был готов лучше лишиться армии, нежели драгоценного запаса. Своим промедлением я позволил врагу утащить казну у меня из-под носа.

Наконец на третий день вызрел мой план: первым делом я отправил на нижнюю террасу стрелков и экстраординарнев — и они с легкостью захватили уступ. Пока длилась схватка (скорее беспорядочная, нежели упорная), я, с уверенностью, что ловко обманываю и отвлекаю противника возней на нижней террасе, разделил тяжелую пехоту на два отряда, и лично повел один из них штурмовать карфагенские позиции. Ну вот, я опять не совсем честен. Разумеется, я командовал этой половиной, но не шагал впереди, о нет. Мое место было в середине колонны, и назначенные телохранителями солдаты не отходили от командующего ни на шаг. Мой отряд двигался к лагерю карфагенян слева, в то время как Гай Лелий вел тяжелую пехоту, заходя справа. Никто не мешал нашему подъему, а бой за вторую террасу вышел кратким, успешным и почти что бескровным для нас. Поначалу никто не догадался, что наверху остался небольшой отряд, обреченный проиграть и быть истребленным, тогда как сам Гасдрубал еще до битвы, понимая, что ему не выстоять, увел из лагеря слонов и основное ядро пехоты. Я бы мог попытаться преследовать беглецов и настигнуть в пути — мы были явно быстрее, чем карфагенская пехота (я еще не знал, что обоз ушел за два дня до этого, так что и тут мои расчеты могли оказаться неверными). Но мои солдаты, захватив лагерь, тут же кинулись его грабить. Будто в насмешку прямо у ворот валялось несколько серебряных кубков. Вообразив, что весь лагерь полон серебра, мои воины рванули за добычей, и уже ничто их не могло оторвать от этого занятия. И хотя они действовали умело, то есть, как и положено в этом случае, половина стояла в охранении, половина — грабила, призвать их оставить лагерь и пуститься в погоню, где никто не обещал им успеха и добычи, я уже не смог бы. Вскоре разразилась гроза, и спуститься под дождем со скользкого склона стало невозможно. Так что я оставил мысль о погоне в тот вечер и в ту ночь. Опять время было упущено, и я до сих пор не могу сказать, что это было — воистину разгром противника или яркая обманка. Утром, через три часа после рассвета, подошли две другие армии — явились Магон, еще один брат Ганнибала, и Гасдрубал, сын Гискона. Они расположились вдалеке и пока не искали сражения, но и не уходили, выжидали. Так простояли они весь день у нас на виду. Спустилась ночь. Я выставил двойные караулы, опасаясь нападения.

Тревожная ночь, когда мы с Гаем Лелием спали по очереди, чтобы быть готовыми отразить внезапную ночную атаку. Но взошло солнце, и мы увидели, что противник исчез. Пунийцы были где-то поблизости. Но я не знал — где. Мы высылали конные отряды на разведку. Многие возвращались, но два отряда пропало. Возможно, я смог бы найти и настигнуть одного из них, но тогда второй тут же ударил бы мне в тыл. Я уже в то утро понимал, зачем они здесь — дать возможность Гасдрубалу уйти через Пиренеи на помощь Ганнибалу.

В своих донесениях я представил все так, будто карфагенские военачальники испугались встречи со мной и спешно отступили. На самом деле два пса стерегли римского волка, пока добыча, из шкуры которой я сумел вырвать лишь кровавый клок, уходила от меня все дальше и дальше.

* * *

Но как считают всегда и всюду, кто бежал с поля боя, тот и проиграл. Сомнительность победы искупалась солидной добычей, захваченной в лагере, а также обилием пленных. В основном это были местные варвары, хотя нам удалось в этот раз схватить и нумидийцев. Всех испанцев я отпустил — так поступал Ганнибал с нашими союзниками, пытаясь привлечь их на свою сторону. Теперь я точно таким же приемом переманивал иберов к себе на службу. Карфагенян же я приказал продать в рабство — опять точно так же, как после Канн поступил с нашими пленными Ганнибал. Единственный, кого я отпустил, — это племянник Масиниссы. Я надеялся столь великодушным жестом переманить нумидийского царевича на свою сторону. К тому же я не просто отпустил мальчишку, а снабдил его конем и провожатыми, дабы он не попался в руки других охотников за добычей.

После этой победы иберы наперебой принялись именовать меня царем. Опасная честь для римлянина — за стремление к царской власти в Городе могли приговорить к смерти любого героя. Торкват, спасший крепость на Капитолии, лишился по такому обвинению головы. Я прилюдно заявил, что никогда не мечтал ни о чем подобном, и уж если им хочется наделить меня громким титулом, то пусть именуют императором[69] и человеком с царственной душой.

Человек с царственной душой… О, боги, боги, все же я был в те дни таким мальчишкой! Как легко подкупала меня беззастенчивая лесть, как согревала мою душу, как туманила разум!

Однако здесь, наедине с собой, я должен признать, что совершил серьезную ошибку, о которой обычно не люблю распространяться. Но уж если в своих воспоминаниях я должен был честен, то продолжу. Гасдрубал вопреки моим расчетам не остался в Испании, чтобы разделаться со мной или попытаться отнять у меня Новый Карфаген, — вместо этого он с остатками своей армией перевалил через Пиренеи. С изрядной долей легкомыслия я счел эту армию слабой — ведь Гасдрубал ушел, потеряв немало союзников и легких пехотинцев. Да и что мне оставалось делать? Я же не мог рыскать в горах, отыскивая, куда делся мой противник? Мои силы нельзя было сравнивать по мощи с теми легионами, что оставались у нас в Италии, так что я решил, что бегство Гасдрубала не угрожает Риму. Но карфагенскому полководцу и не нужна была огромная армия — он увез с собой казну, вся его будущая пехота и новая конница поместились в нескольких повозках. Перейдя Пиренеи, он распустил слух о сокровищах, что привез с собой из Испании, и его армия стала расти как снежный ком. В местах, где люди год из года живут войной, с помощью испанского золота войска Гасдрубала восстали вновь, как Феникс восстает из пепла. Однако мой удар оказался ощутимым: пунийскому полководцу понадобилось больше года, чтобы зализать свои раны и двинуться через Альпы в Италию — похоже, эта дорога становилась для карфагенян торной.

Впрочем, не я один был неосмотрителен в тот 546[70] год от Основания Города. Казалось, мы позабыли, с кем имеем дело, и что пунийской хитрости нет предела. Консулы Клавдий Марцелл и Криспин стремились покончить с Ганнибалом одним ударом в большой битве. Война с Ганнибалом научила их многому — в том числе и тому, что от выбора места грядущей битвы зависит победа. Высматривая подходящее поле для битвы, они выехали вдвоем на разведку (что за невероятная тупость!) в сопровождении небольшого отряда кавалерии. Пока все их войско стояло в лагере, а они, как два барана, разъезжали по округе и обсуждали построение легионов и конницы, на них со всех сторон налетели нумидийцы. Марцелл вспомнил юность, схватился за меч и был убит на месте. Раненому Криспину удалось спастись, но и он после нападения не протянул долго. Все это творилось буквально на глазах у наших солдат, стоявших в лагере. Но пока трубили тревогу, пока строились, чтобы выйти на помощь, нумидийцы разделались с консулами и их охраной и исчезли.