Раху - Грегор Самаров

Но, как ни тяжелы заботы, угнетавшие этого гордого человека, он таил их в глубине души, и никогда не показывал вида, что переживает. Даже Марианна, верная спутница его жизни, ничего не должна знать о его тревогах, хотя она, конечно, догадывалась о настоящем положении дел. Она старалась казаться веселой и спокойной. Ее примеру следовали служащие компании и офицеры, видевшие надвигавшуюся опасность.

Правительственный дворец в Калькутте внешне представлял картину неизменного блеска, превосходившего, конечно, все дворы Европы. Народ в Индии и теперь еще говорит об украшенных золотом слонах и несметных толпах слуг великого губернатора Уоррена Гастингса.

Мистер Баррель, первый член высшего совета в Калькутте, хорошо знал, как обстоят дела, и всеми силами помогал своему другу и начальнику. Но и он не мог найти выхода в случае, если бы война с Мизорой не приняла в скором времени благоприятного оборота.

Гастингс, чтобы избавиться от гнетущих денежных затруднений, обратил свои взоры на Бенарес, древний священный город индусов, сам по себе представлявший ценность целого княжества. Город и его близлежащие земли находились под верховным управлением индусских князей, прежде наместников Могола в Дели, а затем добровольно отдавшихся под защиту английского правительства и ежегодно плативших за это значительную дань. В то время в Бенаресе правил индусский князь Шейт-Синг, всегда аккуратно плативший налог и ничем не провинившийся перед Англией, несметные богатства которого были известны Гастингсу. На него-то он и направил свои взоры.

Гастингс объяснил свое намерение совету и компании, сообщив, что в отношении князя бенаресского существует то же положение, какое занимал прежде Великий Могол, который, по обычаям правления на Востоке, не имел никаких законодательных ограничений. Подвластные бенаресскому князю обязаны были помогать ему не только войском, но и деньгами для экстренных расходов. Гастингс решил потребовать от князя Шейт-Синга уплаты единовременной контрибуции в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Шейт-Синг заявил, что он слишком беден для внесения такой суммы.

Индусский князь, конечно, лукавил, считая счастливую звезду губернатора померкшей перед натиском решительных воинов Гайдера-Али. Он под разными предлогами оттягивал уплату требуемой суммы. Чем подозрительнее казалось такое поведение всегда покорного вассала, тем упорнее предъявлял свои требования Гастингс, зная, что только безграничной смелостью можно действовать на индусов. Он наложил на Шейт-Синга штраф в десять тысяч фунтов стерлингов за промедление и приказал ему выставить конный отряд для службы компании. Шейт-Синг опять воспротивился.

Мистер Барвель, единственный из служащих компании, вполне посвященный в опасное положение дел, вошел мрачный и озабоченный в кабинет губернатора. Опять приезжал посланный от Шейт-Синга и был принят Гастингсом с тем же результатом. Барвель советовал уступить и согласиться на уплату денег частями, чтобы выиграть время и оттянуть неизбежный конфликт до выяснения похода против Гайдера-Али, хотя Барвель и не рассчитывал на победу английских войск. Но Гастингс и слышать не хотел о печальном исходе, отчасти потому, что его гордый характер не хотел показывать тревогу даже ближайшему другу, твердо надеясь на миссию капитана Синдгэма.

Войдя в кабинет Гастингса, Барвель весьма удивился, застав губернатора перед картой Индии с радостным и самоуверенным выражением лица. Гастингс даже не дал ему раскрыть рот, чтобы что-то сказать.

— Посмотрите, мой друг, — указал он на стол, где лежали банковские билеты и слитки золота. — Вот кое-что для нашей кассы. До получения налогов мы можем этим покрыть неотложные расходы.

— Значит, Шейт-Синг уплатил? — спросил Барвель. — Сколько же?

— Тут двадцать тысяч фунтов, — ответил Гастингс. — Пока этого хватит.

— Вы хотите удовольствоваться такой незначительной суммой, — улыбнулся Барвель, — или принять ее в счет уплаты?

— В счет уплаты? Удовольствоваться? — надменно воскликнул Гастингс. — Нет, мой друг. Презренный Шейт-Синг осмелился прислать эти деньги мне лично с просьбой отказаться от требования, предъявленного ему компанией.

— И вы взяли эти деньги? — почти с упреком спросил Барвель.

— Я беру все, что мне дается в руки, особенно в такую минуту.

— Значит, Шейт-Синг должен будет все-таки уплатить остальное? — спросил Барвель.

— Остальное? — насмешливо повторил Гастингс. — Нет, мой друг, эти деньги, которыми он хотел меня подкупить, не будут вовсе зачтены ему. Я объявил его посланному, что за промедление, которое я считаю попыткой к возмущению, он должен немедленно уплатить пятьсот тысяч фунтов.

— Пятьсот тысяч фунтов? — с ужасом вскричал Барвель. — Невероятно! Это превосходит средства даже Шейт-Синга и вынудит его к отчаянному сопротивлению.

— Пусть, — холодно возразил Гастингс, — тем лучше. Тогда я смещу его, а земли его продам набобу Аудэ. У него, верно, найдется миллиона три лишних, чтобы заплатить за богатый Бенарес, а этими деньгами мы не только удовлетворим директоров компании, но и поведем войну со свежими силами.

Барвель онемел от удивления и пристально смотрел на бодрое, довольное лицо губернатора, точно подозревал в нем припадок умопомешательства.

— Я решил выехать завтра же, — продолжал Гастингс уже спокойно, точно говорил о самых обыкновенных вещах, — и отправиться лично в Бенарес принудить Шейт-Синга к беспрекословному повиновению или сместить его и тут же начать переговоры с Асафом-ул-Даулой.

— Вы сами поедете в Бенарес? — возмутился Барвель. — Вы хотите подвергнуть опасности свою жизнь и все дело?

— Что значит моя жизнь, если погибнет дело, которому я ее посвятил и без которого она не имеет цены для меня? — возразил Гастингс. — Вы имеете понятие об игре, мой друг?

— Я никогда не играл, ваше превосходительство.

— Как и подобает осторожному человеку, — улыбнулся Гастингс. — Ну, а я играю не картами, а человеческими жизнями, судьбами правителей и народов, и ставка в моей игре — всемирное владычество моей родины! Неужели я задумаюсь в надежде на выигрыш поставить самое дорогое для меня — жизнь, которая без выигрыша все равно цены не представляет.

— И я поеду с вами, — горячо заявил Барвель. — Вы назвали меня осторожным, но я не настолько осторожен, чтоб оставить друга одного в минуту опасности.

— Нет, мой друг, — возразил Гастингс, пожимая ему руку. — Вы не поедете со мной. Если я еду в Бенарес, чтобы одним ударом завоевать все, что трусливые считают потерянным, то я должен оставить здесь друга, на которого я могу положиться, как на самого себя.

— Вы возлагаете на меня тяжелую ответственность, — вздохнул Барвель, — но я повинуюсь и оправдаю ваше доверие.

— Так велите батальону сипаев готовиться к походу, а моим вооруженным слугам быть наготове.

— Батальон? — испуганно вскричал Барвель. — Вы хотите идти в Бенарес с одним батальоном?

— Больше я не могу увести, — объяснил Гастингс. — Мы еще не гарантированы от нападения французов с моря, так как известие о заключении в Европе мира пока не подтверждено и вы должны иметь здесь значительное войско. Кроме того, недостойно идти с целой армией на бенаресского князька, на этого Шейта-Синга, не имеющего даже собственного войска, ведь вся сила его заключается в золоте, которое я и хочу у него отнять. Даже индус становится отважен, когда видит, что противник боится его.