Bella Германия - Даниэль Шпек

Розария разочарованно смотрела на безликую многоэтажку. Пригород, где проживал Джованни, состоял из одинаковых типовых домов. Прекрасный Мюнхен, с ренессансными и барочными дворцами, спроектированными итальянскими архитекторами, остался далеко позади.

– Большой… а кто скажет, что он маленький? – оправдывался Джованни. – Шестнадцать этажей, и все из бетона, по последнему слову техники. Или ты предпочитаешь сырые хижины? Вроде домика твоих родителей, где дует из всех щелей? А у меня здесь центральное отопление.

Джованни захлопнул дверь подъезда и повел всех к суперсовременному лифту. Розария видела такой впервые в жизни. И она предпочла бы умереть на лестнице, только не втискиваться в эту тесную, как гроб, коробку. Джульетта последовала за ней – вероятно, из солидарности. А Винченцо с дядей поехали на лифте.

Джованни недавно перебрался в эту двухкомнатную квартиру, дороговатую для него. Но, как «южанин», – а под эту категорию подпадали все смуглые, кроме совсем смуглых, которых называли «неграми», – Джованни должен был радоваться, что получил хоть такую. Хозяин квартиры лично знал его работодателя на рынке и только поэтому всерьез воспринимал Джованни как арендатора.

Пригород Хазенбергль, застроенный современным социальным жильем, одинаково устраивал как «южан», так и «северян». Первых – из-за доступного жилья для своих больших семей. Вторых – потому что так первые, выселенные на окраину, не мозолили им глаза. Город и пригород были как две отдельные галактики, связанные восьмым трамвайным маршрутом и разделенные невидимой стеной, преодолеть которую могли только деньги.

Следуя сицилийскому обычаю, Джованни на руках перенес жену через порог. Потом втащил чемоданы и шикнул на глазевших с лестничной площадки сестру и племянника:

– Ну, чего уставились как бараны? Заходите…

Джульетта подтолкнула сына. Джованни устроил всем экскурсию по квартире.

Тут имелось все необходимое: кухня, ванная, даже балкон. Электрическая плита, вместительный холодильник и современный туалет с унитазом.

На полу – ковровое покрытие, стены оклеены желто-бежевыми обоями. Вот только с потолка свисали голые лампочки. Джованни уже купил двуспальную кровать из ДСП, удобный матрас, обеденный стол, диван и телевизор. Он с гордостью щелкнул кнопкой на боку ящика из дубовой фанеры, и на экране медленно проступила заставка Второго немецкого канала.

– Фантастика, правда? На самом деле в Германии давно в ходу цветное телевидение. Это очень дорого, но через пару лет мы обязательно купим.

Винченцо скептически оглядывал пирамиды ящиков из-под фруктов. Он давно подозревал неладное и только не желая ронять дядю в глазах восторженной супруги не заговаривал о его машине.

А Джульетта? Она решила просто наслаждаться жизнью. Никто не понимал, почему она избегала этой Германии, почему ни разу не навестила брата. Но сейчас у нее в голове будто что-то переключилось. Теперь ей казалось, что эта страна, которую она исколесила вдоль и поперек в своих мечтах, перевернет ее жизнь. «Германия для меня как кислород, – призналась она позже Джованни. – Нигде мне не дышалось так легко».

Вечером Джульетта застелила диван в гостиной вышитым постельным бельем из приданого Розарии, а диванные подушки положила на пол, соорудив еще одну постель. Винченцо с подозрением следил за действиями матери.

– Это только на лето, – заверила она. – Когда начнется школа, ты вернешься домой.

На кухне Джованни и Розария мыли посуду после ужина.

– Где будет спать наш ребенок? – шепотом спросила Розария.

Джованни приложил ладонь к ее животу.

– Ой, уже толкается! – Он улыбнулся. – Не волнуйся, это временно.

– Macché[79], никто не толкается еще. Ты уже сказал ей?

Джованни покачал головой. Разумеется, он все сказал сестре, поскольку она же шила подвенечное платье. Никто не должен был узнать их тайну раньше времени.

Когда Джульетта вошла на кухню, он быстро убрал ладонь с живота жены.

– Прости нас, Розария, – сказала Джульетта.

Энцо позвонил тем же вечером. У Джованни, как только услышал в трубке его голос, в голове помутилось от злости, ну что за дурак этот Энцо, выставил себя на посмешище перед всей деревней. Мужчина, от которого ушла жена, на Сицилии навсегда ронял себя в глазах общества. Ведь сердце семьи – женщина.

– Успокойся, Энцо, твоя жена в порядке… Нет, ничего не случилось… Просто она вся в заботах… Подожди, я тебе ее дам…

Но Джульетта в ужасе отшатнулась и затрясла головой.

– Прости, Энцо, – сказал Джованни. – Она не хочет, я ничего не могу поделать.

Судя по характерным звукам, Энцо звонил из таверны на деревенской площади. Потом трубку взяла Кончетта – и на Джованни обрушилась самая пламенная из проповедей, какие ему только доводилось слышать в жизни. Черти, геенна, мрак преисподней и раскаленные сковороды для грешников – Кончетта огласила весь список, по временам срываясь на визг, как будто только так и могла докричаться до Германии.

Джованни представил себе таверну, где полдеревни собралось приобщиться к семейной драме Маркони, словно к греческой трагедии или опере Пуччини, и кровь бросилась ему в лицо. Превозмогая стыд, Джованни сунул сестре телефонную трубку.

Джульетта тщетно пыталась урезонить Кончетту: «Мама, у меня все в порядке, у Винченцо тоже!» – мать не оставила ей ни шанса быть услышанной.

– Я не знаю! – кричала Джульетта в ответ на вопрос, что станется с ее семьей и ребенком. – Мама! Я не знаю!

Джульетта швырнула трубку на рычаг телефона. Появился Винченцо в трусах и накинутом на плечи одеяле и вопросительно посмотрел на мать. Из гостиной доносился бубнеж телевизора: в Америке астронавты готовились к первому полету на Луну.

У Джульетты не было продуманного плана действий, она полагалась на интуицию. Обычно она была куда рассудительнее брата, но на этот раз понятия не имела, что делать. Знала только, чего нельзя делать ни в коем случае: возвращаться к Энцо.

Поздним вечером они с Джованни курили на балконе, как когда-то на скамейке перед церковью. Только теперь за их спинами была не церковь, а бетонная громада многоэтажки – темная, если не считать редких освещенных окон.

Ночь выдалась душной, где-то вдали громыхала летняя гроза.

– Наверное, я плохая жена, – сказала Джульетта. – И никудышная мать.

– Чепуха! – отозвался Джованни. – Просто ваш брак переживает сложный период.

– Тринадцатый год? Джованни, я уже столько лет жду, когда оно наконец «стерпится – слюбится».

– А что такое любовь? Чувства приходят и уходят. Семья – единственное, что остается.

Джульетта выпустила в темноту струйку дыма. Брат взял ее за руку: