Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

ожидая решения жены, в глубине души надеясь, что она откажется от своего замысла уехать с детьми в деревню. Но в один прекрасный день из Москвы пришла доверенность на имя коллежской асессорши Марии Дмитриевны Менделеевой, в которой родной ее брат Василий Дмитриевич Корнильев поручал управление стекольной фабрикой в селе Аремзянском.

Узнавший об этом Иван Павлович не знал, что и сказать. Ему вроде как было приятно ощутить себя этаким совладельцем фабричных строений и около сотни крестьянских душ. Ведь он стал пусть и не барином, но все же человеком, причастным к лицам владетельным и знатным. Только вот было как-то не по себе оставаться одному в просторной казенной квартире, за двадцать пять верст от детей и законной супруги. Нет, это не так и много, всегда можно нагрянуть туда, коль выдастся свободный денек. Но в любом случае это не его дом и семья находится не в соседней комнате. От этого он испытывал не поддающуюся перессказу неловкость.

Хотя если честно признаться, то через двадцать лет совместной семейной жизни иногда ему так хотелось побыть одному, не слышать вечно кричащих, плачущих, о чем-то просящих детских голосов. Может это и грех, но любой здравый человек должен его понять: несмолкаемый шум в гимназии, действующий не лучшим образом на слух, вызывающий беспокойство, а порой и раздражение, словно шум моря, доносившийся сквозь толщу стен в его кабинет. И то же самое дома, когда порой трудно бывает просто уснуть, если у кого-то из детей режутся зубки или заболело ухо, а еще хуже, случился понос или иная беда, когда нужно звать доктора и, не смыкая глаз, по очереди с женой сидеть у постели больного ребенка.

«Может, и Маша устала от меня. И таким образом решила сделать себе передышку, занявшись фабрикой?» – думал он и не находил ответа, понимая, что и здесь что-то изменить он не в силах.

Самое интересное, что в городе моментально стало известно, что Мария Дмитриевна берет на себя управление стекольной фабрикой, и тот же гимназический сторож Потапыч вполне серьезно как-то спросил у Ивана Павловича, встретив того у парадного входа:

– Скажи, Иванович, ты вслед за супругой в эти свои Аремзяны подашься али тут чуток поживешь пока? Я тебя понимаю, барином быть – знатное дело: гуляй себе по лужку или там на коляске езди куда вздумается. Мужики тебе оброк либо барщину, не знаю, чего вы там им определите, снесут. Взял бы меня с собой, я бы приглядывал, глядишь, за хозяйством, а при случае и девок незамужних потискал. Моя-то старуха совсем плоха стала. А? Что скажешь?

Иван Павлович, испуганно озираясь по сторонам, опасаясь, как бы кто не услышал дурных речей старого сторожа, сердито фыркнул на него:

– Уймись, дурак, а то я сам тебя так тискну, долго помнить будешь. Узнаю, коль дальше болтать станешь, уволю к чертовой матери. – И пошел дальше, здороваясь на ходу с учениками, с недоумением оглядывающихся вслед ему, не понимающих, чем это так озабочен их директор, поскольку после разговора со сторожем вид он имел весьма грозный и внушительный.

Вернувшись вечером домой, он застал Марию Дмитриевну за сборами: она складывала в сундуки и плетеные корзины свою и детскую одежду, отбирала часть посуды и отдельной стопкой уже успела сложить несколько книг и школьных учебников.

Младшие дочери кинулись к отцу и повисли на нем, схватив за руки. Он подхватил под мышки Машу, поднял вверх, подбросил несколько раз, спросил весело:

– Куда это у нас маменька собралась?

– В деревню! – радостно закричали в ответ все дети.

Лишь сын Иван, не расстающийся с деревянной лошадкой, заявил:

– Мама мне собаку обещала, если в деревню поеду. И еще коня настоящего, я на нем ездить стану…

– А ты, гляжу, не хочешь в деревню ехать? – с надеждой в голосе спросил Иван Павлович.

– Нет, не хочу, – ответил мальчуган, – там комары и мальчишки драться станут.

– Кто это такое тебе сказал? – встрепенулась Мария Дмитриевна. – Комаров прогоним, я способ знаю, а с мальчиками деревенскими подружишься. Кто это пугает тебя?

– Они, – Иван показал пальчиком в сторону старших сестер – Олька и Катька.

– Почему ты их так называешь? – надо говорить Оля и Катя.

– Они меня тоже Ванькой зовут.

Катя с Ольгой, что помогали матери с укладкой вещей в дорогу, поспешили выскользнуть из комнаты и, уже скрывшись, дружно рассмеялись.

– Ой, девочки, как нехорошо, – постаралась пристыдить их Мария Дмитриевна, – лучше берите пример с Полюшки. – Она погладила по голове сидящую смирно с котенком на руках среднюю дочку. – Она и в храме на службе ведет себя тихо, не то что вы.

– И я тоже, – заявила подбежавшая к ней Лиза.

– Да, ты тоже умница и ведешь себя как примерная девочка, – согласилась Мария Дмитриевна.

– Когда собираетесь ехать? – спросил со вздохом Иван Павлович. – Ничего не забыли взять?

– Если и забыли, напишем тебе записку, передадим с кем из мужиков, отправишь нам, – на ходу ответила ему супруга, продолжая сборы.

Выехало семейство Менделеевых ранним весенним утром, когда дорога была еще покрыта настывшим за ночь ледком, рассчитывая к вечеру добраться до Аремзян. Мария Дмитриевна с младшими дочерьми заняла первый тарантас, во втором ехали старшие девочки, взявшие к себе Ваню, пообещав родителям, что не будут смеяться над ним, иначе их вернут обратно в город. А отдельно на телеге разместили сундуки и корзины с одеждой, постельным бельем и запасом продуктов на первое время.

Иван Павлович вместе с тестем, сняв головные уборы, стояли на крыльце и смотрели вслед процессии, пока та не скрылась из вида. Потом глянули друг на друга и, ни слова не говоря, вошли в дом. Дмитрий Васильевич, который сильно сдал за последнее время, пошел в свою комнату, а Иван Павлович, не зная, чем занять себя, присел возле стола на кухне. Ему было как-то непривычно не слышать из соседней комнаты детских голосов, когда с кухни не доносились ароматные запахи, никто не дергал его за полы сюртука и не звал гулять. Ему хотелось броситься следом за уехавшей семьей, чтоб быть рядом с ними, в любой момент видеть улыбающиеся лица дочерей и сына, бродить по окрестностям с женой. Но он не мог так поступить при всем своем желании, поскольку знал, что даже на денек он не имел права оставить свой директорский пост.

Иван Павлович глянул на настенные часы, пытаясь разглядеть, который час, и вдруг с удивлением понял, что не может разобрать ни одного деления на часовом циферблате. Лишь слышит их равномерное тиканье, доносящееся от