Божьи воины - Анджей Сапковский

Место было залито лунным светом.

Подбежав трусцой к первым камням и барьеру терна, волк резкоостановился, вздыбил шерсть, как перед охотничьими флажками. Он принюхивался кзапаху кладбищенского разложения, постоянно витающему над возвышенностью, хотьтрупы здесь не хоронили уже многие столетия. Почувствовал нагроможденные векаминавалы древней магии, не дающей доступа существу, облеченному магией.Расплылся, изменил внешность. Стал человеком. Высоким человеком с глазами цветастали.

Холодный ночной воздух, казалось, замер. Не дрогнул ни одинсухой лист, ни одна метелка осоки. Тишина прямо-таки звенела в ушах.

Тишину нарушил звук шагов, тихий скрип щебня. В каменныйкруг вошел Стенолаз.

Стальной Волк шагнул, тоже вошел в круг. А круг неожиданноожил. Из-за камней, из-под них, между ними, в гуще спутавшихся трав и хвороставдруг загорелись, словно фонарики, десятки, сотни глаз, живых, подвижных,юрких, как светлячки. Ночную тишину заполнила волнующая мелодия шепотков,неразборчивое ворчание высоких, нечеловечьих голосов.

— Они пришли, — указал движением головы Стенолаз, — увидетьтебя и меня. Быть может, двух последних полиморфов в этой части света. Онивидели, как мы изменяемся. Теперь хотят поглядеть, как мы будем убивать другдруга.

Он пошевелил предплечьем и ладонью, в ладонь скользнул нож,девятидюймовый толедский клинок заискрился отражением лунного света.

— Давай подарим им, — ответил хрипло Стальной Волк, — достойноезрелище. Нечто такое, о чем стоит рассказывать.

Он пошевелил рукой и ножом, который спустился ему из рукавапрямо в руку.

— Ты погибнешь, Волк.

— Ты погибнешь, Птица.

Они пошли по кругу, медленно, осторожно ставя ноги, неспуская один с другого глаз. Дважды обошли круг. А потом прыгнули навстречудруг другу, нанося молниеносные удары. Стенолаз бил сверху, в лицо. Волк отвелголову на четверть дюйма, сам ткнул снизу, в живот. Стенолаз ушел от удара, сразворота хлестнул наклонно, слева. Волк опять уберег горло умелым нырком,отпрыгнул, повернул нож в руке, обманным движением резанул снизу вверх, клиноксо звоном ударился в также повернутое острие Стенолаза. Оба обменялисьнесколькими молниеносными ударами, отскочили.

Ни один не получил даже царапины.

— Ты погибнешь, Птица.

— Ты погибнешь, Волк.

Огоньки нечеловечьих глаз помигивали и раскачивались вомраке, мурлычущее и возбужденное бурчание нарастало, волновалось.

На этот раз они кружили дольше, то сокращая, то увеличиваядистанцию.

Напал Волк, крестом резанув ножом, который держал прямо,окончив рывок разворотом оружия и предательским ударом в шею.

Стенолаз уклонился, сам резанул слева, потом снизу направо,затем совсем низко, широким кошачьим замахом, окончившимся выпадом и тычкомпрямо. Волк парировал удары ножом, от тычка ушел полуоборотом, сам ткнул свыпада, финтом, с подскока ударил сверху, по боку шеи. На этот раз Стенолаз незакрылся предплечьем, развернулся, повернул нож в руке и сильно, подкрепив удартела силой бедра, угодил Волку прямо в солнечное сплетение. Клинок вошел посамую рукоять.

Волк не издал ни звука. Только вздохнул, когда Стенолазвырвал лезвие из раны и отступил, пригнувшись, готовый повторить удар. Нонеобходимости повторять не было. Нож выскользнул из пальцев Волка. Сам он упална колени.

Стенолаз осторожно приблизился, всматриваясь в угасающиеглаза цвета стали. Не произнес ни слова.

Стояла абсолютная тишина.

Стальной Волк снова вдохнул, наклонился, тяжело упал на бок.И больше уже не шевелился.

В каменном кругу валунов древнего кладбища, в пульсирующемдревнейшем магией и мощью месте культа старых, забытых и вечных богов Стенолазподнял руки и окровавленный нож. И закричал. Ликующе. Дико. Нечеловечески.

Все вокруг замерло в ужасе.

в которой в некой корчме на развилке цветет и благоухаетразвлекательный промысел. Кости брошены, в результате происходит то, что якобынеизбежно и неотвратимо. Тот, кто подумает, что все это должно означать началобесчисленных осложнений, не ошибется.

Корчма на перепутье была единственной постройкой, оставшейсяот бывшей здесь некогда деревни, от которой остались лишь несколько черныхкультей труб, жалкие остатки закопченных балок и все никак не желающийвыветриваться запах гари. Кто сжег поселение, отгадать было сложно. Основноеподозрение падало на немцев, либо силезцев — деревня лежала на трассекрестового похода, которой в июне 1420 года вел на Прагу король ЗигмунтЛюксембургский. Крестоносцы Зигмунта жгли все, что брал огонь, но корчмыстарались щадить. По понятным соображениям.

Выжившая корчма была довольно типичной — приземистая, крытаястрехой, в которой старого заскорузлого мха было примерно столько же, сколькосоломы, с несколькими входами и маленькими оконцами, в которых сейчас, втемноте, ползали огоньки каганков или свечей, шаткие и летучие, словно болотныеогни. Из трубы выбивался, стелился по стрехе и уплывал в луга белый дым. Лаяласобака.

— Мы на месте, — остановил коня Шарлей. — Здесь, по моимсведениям, временно залег господин Фридуш Хунцледер.

— Фридуш Хунцледер, — ответил демерит на незаданный вопрос,— деловой человек, предприниматель. Удачно заполняющий пробел, возникший междуспросом и предложением вследствие неких событий неканонического характера.Поставляет, назовем это так, некоторые пользующиеся спросом... эээ... артикулы.

— Содержит разъездной бордельчик, — продолжил как всегдадогадливый Самсон Медок. — Либо шулерню. В смысле: игорный дом. А скорее всегои то, и другое.

— Именно так. В гуситской армии строго придерживаютсявоенных порядков, установленных Жижкой. Пьянство, азартные игры и распутство вармии запрещены, за них грозят суровые кары вплоть до лишения жизни. Но армияэто армия, в лагерях хотелось бы пить, резаться в карты и баловаться с девками.А тут — ни боже мой, нельзя. Никому. Жижковские установления до безобразиядемократичны — наказание всем без исключения. Независимо от положения и ранга.У этого есть и свои хорошие стороны: дело не доходит до расслабления и утратыбоеспособности. Гейтманы это понимают, уставы одобряют, сурово и безжалостнонаказывают. Но в основном, конечно, для видимости. Алебардщик, пехотинец сцепом, арбалетчик, возница — эти, верно, за кости, распутство либо кражуотправляются на порку или на виселицу, и сие правильно, ибо хорошо влияет намораль. Но гейтман либо сотник...

— Перед нами, — догадался Рейневан, — кратко говоря,нелегальная «святыня», нелегально удовлетворяющая нелегальные потребностивысших чинов. И как сильно мы рискуем?