Тайна великого живописца - Нина Дитинич

– Как художник, он прекрасно знал анатомию человеческого тела и убивал одним точным ударом стилета, – добавил Олег.

– И все мотивы на поверхности, – пробормотал Суржиков.

– Ты разберешься, Егор, – засмеялся Олег. – Теперь остались пустяки.

– Но кто же стрелял в него и в Башлыкова? – задумчиво изрек Суржиков.

– А вот это вопрос! – хмыкнул Олег. – В принципе я здесь закончил. В Чарущева стреляли снизу, из окна. Окно было открыто, и для преступника не составило никакого труда выстрелить. Стрелял не профессиональный убийца, потому что произведенный выстрел в голову не убил, а разворотил часть черепа, остальное тебе в больнице скажут.

– Надеюсь, Чарущев придет в сознание, – пробормотал Суржиков и отправился в больницу. Но там ему сообщили, что больной очнется не скоро, но, судя по характеру ранения, если не умрет, то едва ли скажет что-то вразумительное. У Чарущева очень тяжелое ранение головы, задет мозг, и ему грозит инвалидность.

Выйдя из больницы, Суржиков позвонил Маргарите Вишневской и попросил ее срочно подъехать в следственный отдел.

Теперь следователь был точно уверен, что Маргарита не все рассказала ему, поэтому встретил девушку неприветливо, с суровым видом кивнул ей на стул и некоторое время делал вид, что занят, не обращая на нее внимания. Закончив писать, он наконец поднял голову.

– Вы слышали последние новости? – вместо приветствия произнес он.

Маргарита нахмурилась:

– Вы про Башлыкова?

– Не только, и про Чарущева тоже.

– А что с ним? – с недоумением подняла она темные брови.

– В него тоже стреляли, только промахнулись. Он жив…

На Маргариту это произвело неприятное впечатление, но не более.

– Вы прошлый раз не все рассказали мне, – сказал следователь с укором.

– О чем? – невинно взглянула она на мужчину темными, прекрасными, бархатными глазами.

– Почему ваша сестра пришла так рано за фотографиями?

Маргарита заколебалась и вдруг решилась.

– Когда меня фотографировал Дмитрий Красилин, я завела с ним разговор о том, что хочу продать старинную картину, и я показала ему, ну эту копию, я говорила вам об этом в прошлый раз, – смутилась она. – Тогда-то я была уверена, что картина настоящая, он обещал мне помочь. И вдруг звонит другой мужчина и просит прийти завтра к девяти утра за фотографиями и принести картину на продажу. Что-то не понравилось мне в разговоре с ним, и я отправила вместо себя Ингу.

– Как вы думаете, кто вам звонил?

Девушка растерянно уставилась на него.

– Наверное, это и был убийца, раз Инга погибла. А кто он, понятия не имею.

– Это мог быть Чарущев?

– Не знаю, – покачала она головой. – Я не знакома с Чарущевым и по голосу его не знаю.

– А вот Башлыков был хорошо знаком с ним, вы что-нибудь знаете об этом?

– Нет, ничего, даже не слышала такого имени от Башлыкова.

Задав еще несколько вопросов, Суржиков отпустил девушку.

Уже у дверей она обернулась и сказала:

– Забыла сообщить вам, мы с Лялькой узнали, кто написал копию картины, что у меня, это художник Эдуард Хруст, которого убили.

– Благодарю, – улыбнулся Суржиков. – Я так и думал. – Отпустив Вишневскую, Суржиков с помощником отправились на квартиру Чарущева производить обыск.

Картина была готова, но Иван Крамской не мог остановиться и время от времени возвращался к портрету красавицы и дорабатывал его.

В полном одиночестве он снимал с картины покров, как снимает возлюбленный фату с невесты, и вглядывался в дорогие сердцу черты. Возлюбленная оживала и улыбалась краешком губ только ему одному, и пламенный взор дарила только ему, и только ему обещала неземное, страстное наслаждение.

Это было наваждением, он часами не отрывал глаз от изображенной девушки, так, наверное, смотрел легендарный царь Кипра Пигмалион на созданную им и ожившую Галатею. Осталось только обратиться к Афродите с мольбой, чтобы она вдохнула жизнь и в это изображение.

Крамской мог бы давно выставить на всеобщее обозрение «Неизвестную», так назвал он эту картину, но словно какая-то незримая сила не позволяла ему этого сделать. Помимо воли в душе таился страх, что если он покажет портрет Матрены Саввишны хоть одной живой душе, то лишится чего-то очень дорогого, главного, живущего в его сердце.

Прошло немало времени, как Матрена Саввишна оставила грешный мир, и тело ее уже, наверное, превратилось в прах, но она, как прежде, жива на портрете. Он подарил возлюбленной вечную молодость! И теперь она будет величественно царить одна, прекрасная и молодая, в серебристо-жемчужном морозном дне, живая, дразня и одновременно отталкивая манящим взглядом из-под полуопущенных ресниц.

Однажды Крамскому приснилась Матрена Саввишна в слезах, с тоской в голосе, она упрекала художника, что он сделал ее своей пленницей, держит в золотой клетке. Проснувшись в холодном поту, Иван Николаевич наконец решился поделиться с миром своим сокровищем и представить картину обществу. Пусть все увидят этот портрет, пусть рожденный в муках шедевр покоряет мир своим совершенством.

В ноябре 1883 года на одиннадцатой выставке Товарищества собрался весь цвет культурной столицы: аристократы, чиновники, писатели, художники и просто любители живописи. Когда они увидели портрет Крамского «Неизвестная», все ахнули, настолько изумительно хороша была работа.

У Ивана Крамского от напряжения сдали нервы, и, потрясенный реакцией публики, он в смятении убежал с выставки и вернулся только к закрытию.

Народ все еще стоял перед картиной и гадал, кто эта величественная, недоступная прекрасная дама с надменным прищуром бархатных, темных глаз.

Называли имена известных великосветских красавиц, кто актрис, а кто и вовсе дам сомнительного поведения. Крамского просили раскрыть имя модели, с которой он писал портрет, но художник, загадочно улыбаясь, молчал.

Павел Михайлович Третьяков, обожавший Крамского (он скупал для своей галереи все работы любимого художника), взглянув на картину, вздрогнул и отвернулся. Постояв в шумной толпе, послушав восторженные речи, он о чем-то глубоко задумался и вскоре торопливо покинул выставку, а новую картину Ивана Николаевича не купил.

Все художники, товарищи Крамского, недоумевали, портрет женщины не вязался с предыдущими работами мастера, которые были посвящены известным, нравственно-духовным людям, таким как: Мина Моисеев, Николай Некрасов в период «Последних песен», Шишкин и многие известные блестящие личности. Творчество Крамского было серьезным, гражданским, созвучным тяжелым драматическим моментам современной жизни или философски-религиозным, отвечающим на извечный вопрос о выборе человеком жизненного пути. А тут автор картины «Христос в пустыне» пишет неизвестную женщину. А ведь Крамской был уверен, что «без идеи нет искусства». А тут пустое любование женской красотой, какая в этом идея?