Бабочка и Орфей - Лина Аспера

из всего, что валялось в холодильнике. Отнёс еду и бухло в зал, расставил на журнальном столе перед любимым креслом и накатил первые пятьдесят.

Бутылку «Джека» мне, как капитану, презентовали ребята из нашей трофи-команды за зубами выгрызенное первое место в прошлогоднем весенне-летнем соревновании. То есть алкоголь должен был быть проверенным, не подделкой — однако я выпил почти половину и остался трезвым, как стёклышко. Ладно, будем надеяться, при самом плохом раскладе «Джонни Уокер» нам поможет.

Я прекрасно отдавал себе отчёт, что пью от страха. От леденящего до кишок ужаса перед перспективой копаться в открывшейся клоаке собственной души и выбирать между трусостью и долгом. Не зря, ох, не зря просил я мастера Руса именно вырезать на мне памятку: чтобы не было и намёка на искушение стереть и забыть.

Зато теперь я в ловушке. Не могу вычеркнуть Тима-Бабочку из жизни, но и жить как ни в чём не бывало тоже не могу. Два месяца назад я бы без зазрения совести свалил всю вину на него — вплоть до суеверных подозрений о передаче вируса «голубизны» воздушно-капельным путём — и наверняка устроил бы жестокий мордобой. Но дорога через мир мёртвых что-то глобально изменила во мне: я больше не умел себе лгать, даже из инстинкта самосохранения. Не умел закрывать глаза на очевидное, потрясая многостраничным списком бывших любовниц, с пеной у рта доказывая, что так не бывает. Оказывается, бывает по-всякому.

— Знаешь, Бабочка, лучше бы ты никогда не смотрел на меня. Или если уж тогда решил уйти, то уходил бы окончательно, — Я одним глотком осушил бокал и налил по новой. Представил, как бы жил с грузом чужой смерти на совести, и поспешил запить фантазию. Так и этак зашибись, блин.

Вася позвонил, когда у нас с «Джеком» закончились темы для обсуждения, и я вяло раздумывал, стоит ли приглашать за стол «Джонни».

— Отдыхаешь?

Я отодвинул смартфон от уха, опасаясь отравиться сочащимся из динамика ядом.

— По мере сил и возможностей.

— Я тебе сейчас одну фоточку на почту пришлю. Чтобы ещё лучше отдыхалось.

Сброс вызова. Это он так мстит за мою утреннюю невежливость? Кстати, а который сейчас час? Я прищурившись посмотрел на экран: цифры слегка двоились, однако сообщали, что время вполне обеденное. Готовить я, ясен пень, не буду — может, пиццу заказать? Банальное соображение потянуло за собой из памяти такое, что меня аж скрючило в кресле. То ли душа корчилась на адской сковородке сожалений о сделанном, то ли я всё-таки довёл желудок до полной кондиции.

Планшет и смартфон одновременно пиликнули о новом письме. Вот почему я не догадался их отключить перед тем, как усесться пьянствовать? Теперь ведь придётся смотреть, чем таким важным захотел поделиться со мной заботливый коллега.

Во вложении письма «Без темы» оказался единственный файл — фотография какого-то рукописного заявления. Я приблизил текст: генеральному директору, бла-бла, программиста Сорокина Тима Александровича, заявление. Прошу уволить меня с занимаемой должности по собственному желанию. 27 марта 2017 года. Погодите, это же следующий понедельник. Я даже немного протрезвел. Получается, у Тимыча сегодня последний рабочий день? Но как же так? Мы ведь всё уладили, какая вожжа снова попала ему под хвост? И ведь ни пол звуком не намекнул, хренов тихушник!

— Н-ну, Бабочка!.. — я едва не перевернул стол, резко поднявшись на ноги. Покачнулся — всё-таки пол-литра вискаря в себя влил, — однако успел ухватиться за спинку кресла. Чёрт, за руль мне такому никак нельзя, придётся вызывать таксёра.

А, собственно, зачем? Расчётливый прагматизм этой мысли остудил голову лучше, чем ушат ледяной воды. Выбор сделан, пусть не мной, но для меня идеально. По сути, если я не буду проявлять инициативу, то мы с Тимом больше никогда не увидимся, а, как справедливо заметил Иосиф Виссарионович, нет человека — нет проблемы. До нашего знакомства я жил прекрасной, понятной и нормальной жизнью — и продолжу жить так же после того, как связи будут оборваны.

Я медленно опустился обратно в кресло. Невидяще посмотрел на пустую посуду на столе.

— Долг уплачен.

«Джонни Уокер» шёл тяжело. Я смачивал губы в виски, потом отщипывал от буханки кусочек хлеба, закусывал и продолжал пялиться на ползущее по стене солнечное пятно. Как прекрасно, когда можешь не думать и при этом не чувствуешь себя трусом. Как здорово, что бабочка на запястье одномоментно превратилась из символа в просто красивый рисунок. И даже если мне когда-нибудь что-нибудь приснится, то я элементарно отмахнусь от химеры — не было и не будет. Пускай после неудачного похода в кино я аккуратно расстался с Линой-зажигалкой — разве проблема найти новую девушку? Закрутить очередной крышесносящий роман?

Что ж так тошно-то? Вискаря перепил без нормальной закуски? Вообще, с этим делом пора завязывать, раз повод исчез. Я потянулся за смартфоном и едва не смахнул его со стола — координация движений спотыкалась на все конечности. Снова открыл присланную фотографию: буквы плыли, но меня интересовала одна конкретная строчка. Дата, когда было написано заявление.

Тринадцатое марта. Почти две недели назад, точно в соответствии с кодексом и на утро после первого сна — выходит, что общего.

— Но там же ещё толком ничего не было, — Я вернул телефон на край столешницы и откинулся на спинку кресла. Запрокинул голову к потолку — потолок тошнотворно покачивался. Да какая мне, на фиг, разница, почему Тима, который всё отлично про себя знает, переклинило на, в общем-то, вполне невинном сновидении? Сделал-то он всё правильно. Для меня.

Я перевёл взгляд на почти полный «снифтер», сосредоточился на работе мышц и взял его, практически не расплескав содержимое. Полюбовался на просвет игрой золотых бликов, а потом со всей силы швырнул бокал в матовый прямоугольник «плазмы» на противоположной стене. Промазал, украсив обои слева от телевизора жёлтым пятном, сердито цыкнул зубом. Взял бутылку, взвесил в руке, однако поставил обратно. Ну его, ещё пожар устрою.

Однако больше поводов медлить у меня не было. Я отскрёб себя от кресла и потащился в сторону санузла: на промывание желудка и контрастный душ.

Учуяв исходящее от моей помятой персоны алкогольное амбре, таксист скорчил брезгливое лицо трезвенника-ортодокса. Зато ехал он строго по правилам дорожного движения, заставив меня усомниться — уж не сплю ли опять? Для проверки я ущипнул себя за тыльную сторону ладони, однако не проснулся. Ладно, будем считать это справедливой компенсацией от мироздания за общий сегодняшний трэш.

Подъезд Тима закрывался на домофон,