Беседы и размышления - Серен Кьеркегор

Так что если ты впадаешь в беспокойство, то это оттого, что ты не хочешь слушаться; но слушаться поможет тебе страдание. И потому, когда ты страдаешь, но при этом послушен в страдании, тогда ты учишься для вечности; тогда в твоей душе нет никаких порывов нетерпения, нет никакого беспокойства – ни от грехов, ни от забот. Как у входа в рай стоял херувим с огненным мечом[100], препятствуя Адаму вернуться обратно, так страдание – это ангел-хранитель, который желает воспрепятствовать тебе ускользнуть снова в мир; страдание – это школа, которая к тому же желает удержать тебя в школе, чтобы ты смог действительно стать подготовленным к вечности. И так же, как, по слову одного из древних пророков[101], идолопоклонники носят своих богов, но истинный Бог Сам носит верующих в Него, так и делание послушания: дать Богу царствовать во всем – это именно истинное ве́дение единого истинного Бога, но что еще кроме этого готовит к вечности! В то время как идолопоклонник, сколь бы ни было тяжело его божество, в непослушании, в своеволии надрывается, желая нести своего бога, того, кто научился послушанию, носит Тот, Кто его ведет, его легко носит Бог, легко, так легко, как будто один только он получает подготовку к вечности.

Школа страданий готовит к вечности. Обычно, когда мы беседуем о школьном обучении, мы говорим, что одна школа готовит к занятиям наукой, другая к занятиям искусством, третья к тому, чтобы человек мог занять определенное положение в обществе, и так далее; и вместе с тем мы говорим, что есть время школы, но затем приходит, опять же, время, когда то, чему человек научился в школе, должно принести ему пользу. И вот, когда школьные годы страданий затягиваются для страдающего, тогда он, быть может, вздыхает: ведь эдак эти школьные годы никогда не закончатся; и он полагает, вероятно, что в этом вздохе заключено тягчайшее страдание.

Но действительно ли это так? Ведь ученые полагают, что продолжительность времени развития стоит в прямом отношении к благородству твари. Животные низших видов рождаются в некий момент и в тот же момент умирают. Низшие животные развиваются очень быстро. Человек развивается дольше всех тварей, и из этого ученые напрямую выводят, что он – благороднейшее из всех творений. И точно так же мы говорим ведь об обучении в школе. Тот, кто определен лишь к тому, чтобы занять невысокое место в обществе, – он ходит в школу недолго; но тому, кто определен к более высоким занятиям, приходится долго ходить в школу. Тем самым продолжительность обучения стоит в прямом отношении к тому, чем ты должен стать. Так что если обучение в школе страданий длится целую жизнь, то ведь это как раз говорит о том, что эта школа, вероятно, готовит к чему-то самому высокому, говорит о том, что она – единственная школа, которая готовит к вечности, ведь обучение ни в какой другой школе не продолжается столь долго. Наверное, если мудрость века сего станет мнить, будто к ней в школу надлежит ходить целую жизнь, то учащийся по праву потеряет терпение и скажет: когда же я получу пользу от изученного в этой школе! Только вечность способна отвечать за саму себя и за учащегося в том, что она обращает всю его жизнь в школьные годы. Но если вечности надлежит содержать школу, то это может быть только самая благородная школа, но самая благородная школа как раз такова, что в ней обучение самое долгое. Так же как обычно учитель говорит учащемуся юноше, который прежде времени находит хождение в школу слишком долгим: «Не будь нетерпелив, ведь впереди тебя ждет долгая жизнь», – так и вечность говорит с еще большим правом и еще большей уверенностью страдающему: «Не будь нетерпелив, ведь времени достаточно, ведь дело идет о вечности». И когда говорит вечность, в ее устах нет никакой неправды в отличие от хорошо знакомой нам речи учителя, ведь как может учитель поручиться за то время, что отпущено юноше. Но вечность может знать с уверенностью, что она есть, а раз она есть, значит, времени достаточно.

Самая долгая школа готовит к самому высокому; школа, которая длится всю человеческую жизнь, может готовить только к вечности; подготовка к чему-либо в жизни обнаруживает со временем свою полезность, но жизненная школа страданий готовит к вечности. Она готовит к вечности; это также видно из того, что если обычно, посещая школу, становятся старше, и именно так надлежит сему быть, то в школе вечности становятся моложе, и именно так надлежит сему быть. Вечная жизнь есть обновление молодости. Разве при этом для учащегося не должно оказаться достаточно времени для того, чтобы получить пользу и радость от того, что он изучил? Ведь отчего возникает нетерпение, когда хождение в школу слишком затягивается, если не оттого, что человек с каждым годом становится старше и потому по праву боится, что школьные годы окажутся слишком уж долгими. Но что, если человек с каждым годом становится моложе! Может ли быть дана более успокоительная мысль; ведь ей по силам заставить самое долгое время учебы обернуться самым коротким. Ведь когда самое короткое время учебы длится пусть даже всего лишь год, то все же учащийся за это время становится на год старше; но когда самое долгое время учебы длится семьдесят лет, и учащийся с каждым годом становится моложе, тогда такое время учебы, конечно, короче самого краткого.

Мысль о том, что вечная жизнь – это обновление молодости, вероятно, весьма прекрасна, обворожительна и назидательна. Однако я не хочу развивать ее дальше, ведь то, что в ней столь прекрасно, – именно это является едва ли не опасным и весьма легко может стать обманом как раз тогда, когда эта мысль предстает перед человеком во всей своей заманчивости и вместо того, чтобы придать ему ход и пробудить в нем искание, пленяет силу воображения и рисует в мечтах, будто бы молодость обновляется по мановению волшебной палочки, – как будто это омоложение не нуждается в другом смысле в долгом времени. Ведь в действительности человек должен уже весьма во многом поднатореть и весьма основательно поучиться в школе страданий, прежде чем он по праву сможет обращаться для своего назидания к такой возвышенной мысли. Так же как человек ползает, прежде чем он научится ходить, так и здесь человеку сперва приходится ходить, прежде чем он сможет начать летать, – а ведь эта мысль об обновлении молодости имеет высокий полет вечности. Поэтому лучше я буду всегда говорить о простейшем, о долгом и трудном хождении начинающего, ведь эта речь никого не сможет ввести в заблуждение; а, с другой стороны, тот, кто зашел так далеко, что способен поистине назидаться мыслью об обновлении молодости и получать от нее пользу и подкрепление, тот не нуждается ни в какой речи другого человека, и меньше всего в моей, напротив, это мне нужно было бы у него учиться.

Но если сам я теперь и не буду об этом говорить, то все же в конце этой беседы хочу, чтобы раскрыть ее тему: радость в том, что школа страданий готовит к вечности, – напомнить о том, что так прекрасно изобразил один из древнейших учителей Церкви, один из мужей апостольских[102]. В своей книге, в первой ее части, которая называется «Видения», он рассказывает о трех видениях, которых сподобил его Бог. Помимо многозначительного содержания в этих видениях есть один странный момент: женщина, которая показывала и изъясняла ему эти видения, в первый раз предстала пред ним старухой, во второй раз она была уже моложе и имела более радостный вид; но на третий раз она была юной, радостной, однако серьезной, как серьезна юность, даруемая вечностью. Он дает этому точное разъяснение и говорит среди прочего: «Те, кто чистосердечно каются, становятся моложе». Здесь он оказывается так поставлен перед этой могущественной мыслью, что она уже никак не способна стать высокопарным миражом, который не только не делает учащегося моложе, но – что еще хуже, чем если бы он просто делал его старше, – обманывает его. И здесь то, о чем мы уже говорили, снова остается в силе: подготовку к вечности дает одна только школа страдания. И если какой-нибудь человек чего-то такого сподобится, то это сможет произойти с ним только в школе страдания.