Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 1 - Александр Дмитриевич Григорьев

ими названия своих деревень и урочищ[152]. Так, например, подле д. Чаколы есть д. Городец; с одной стороны ее — большой крутой обрыв в реку, с двух других сторон также большие крутые обрывы и только с четвертой стороны нет обрывов. Про этот Городец рассказывают, что новгородцы, убежав из Новгорода от Ивана IV, прятались от него здесь. — На берегу р. Пинеги у д. Айновой Горы против дд. Кевролы и Лохты, лежащих на другом берегу, находится выдающийся в реку высокий мыс, на котором теперь стоит часовня. Он называется Городком. Рассказывают, что когда русские двигались сюда снизу по р. Пинеге и вытесняли чудь, то она перешла на другой берег реки, окопалась на этом мысу и перестреливалась с русскими, находившимися на кеврольском берегу. — Крестьяне еще хорошо помнят то время, когда г. Пинеги не было, а городом была Кеврола[153], представляющая теперь ряд деревень, как ими прежде правили воеводы, и рассказывают даже, из каких двух рек, отличающихся чистой светлой водой, для них возили воду. В одном из верхних околков д. Немнюги, в нескольких верстах ниже Кевролы на том же берегу р. Пинеги, один крестьянин показывал мне писанные скорописью XVII века столбцы, которые содержат решения кеврольских властей и которые он тщательно бережет[154].

Здешний народ еще очень легковерен, в особенности женщины. Еще прибегают к лечению наговорами, верят, что можно испортить человека, напустить на него кликушество (правда, женщины здесь довольно часто во время разговора начинают выкрикивать бессвязные фразы или ругань). Есть крестьяне и крестьянки, которые занимаются порчей и лечением. Женщины все страшатся второго пришествия; всякого человека, действия которого непонятны или необычны для них, они способны принимать за антихриста, как принимали за такового и меня, приводя в связь смущение мною народа (т. е. собирание старин) с китайской войной и считая оба эти явления предвестниками второго пришествия. Хотя такой сан возлагали на меня наравне с о. Иоанном Кронштадтским (на последнего этот сан возлагают здешние старообрядцы), однако следствием возложения его на мою личность было неоднократное запирание передо мной дверей изб, крещение меня и чтение надо мной одною старухою молитвы «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», а один ненавистник поэзии чуть было не убил меня.

Большинство населения по р. Пинеге — православное; изредка мне встречались старообрядцы; в верховьях р. Пинеги, как мне говорили, их много. В тех местах, где я был, крестьяне говорили, что раскол понемногу исчезает: старики вымирают, а молодые не идут в раскол, чему причиной являются увещания периодически навещающего деревни миссионера.

<...>

Так как простой народ обычно относится с недоверием к лицам, облеченным властью, и к их действиям, в особенности в глухих местах, то я во время своей поездки с одной стороны настойчиво избегал пользоваться (хотя и имел на то право) содействием местных представителей административной и духовной власти, мало интересующихся этнографическими материалами, а с другой стороны странствовал возможно проще и скромнее, выдавая себя за учителя, у которого лето свободно и который хочет составить для грамотных людей книгу с песнями-старинами. Поэтому, пользуясь по любезности г. губернатора, земскими лошадьми, на которых имеют право ездить только имущие власть лица, я обычно приказывал снимать колокольчик, этот знак на земском тракте официального положения едущего; в деревне обычно не обращался за справками к десятским, сотским и тому подобным лицам, если мне не указывали на них сами крестьяне как на лиц, могущих оказать мне помощь; ночевал по деревням не у официальных лиц, а где придется, хотя бы и не в совсем удобных для ночлега местах; где было можно, нанимал вместо земских лошадей вольных или шел пешком, если трудно было их достать. О существовании старин я расспрашивал прежде всего старух и стариков (о наличном числе коих я справлялся в первой же избе), заходя в те дома, где они жили, а потом уже по их указаниям ходил к сказителям. Вперед я двигался не спеша, только после того, как убеждался, что в данной деревне больше старин теперь записать нельзя. Хотя такой способ действия был иногда для меня лично очень неприятен вследствие насмешек над моим якобы пустым занятием; вследствие недоверия некоторых, принимавших меня или за подосланного правительством, чтобы увести их в Москву, или за антихриста; вследствие ночлега в одном помещении с пьяными и в тесном соприкосновении с разными насекомыми; — однако этот способ был очень полезен для дела, и я находил не только всем известных в деревне сказителей, но иногда даже тех, о познаниях коих большинство их же однодеревенцев узнавало в первый раз от меня.

Действуя таким образом, я побывал в следующих деревнях: Усть-Пи́неге, Нижней и Верхней Па́ленге, У́гзеньге, Ку́зомени, Гбаче, Вешконе́мской, Со́яле, Заозе́рье, Першко́ве, Пе́пине, Ю́рале, Чу́шеле, Ма́летине, Петро́вой Горе (по нижнему течению р. Пинеги до г. Пинеги); Пи́льегорах, Прилу́цкой, Усть-По́че, Тру́фоной Горе, Почезе́рье, Пе́чь-Горе, Перемско́м погосте, Усть-Ёжуге, Подря́дье, Ча́коле, Заозе́рье (на половине дороги между Труфоной Горой и Чаколой), Концезе́рье (или Коне́церье), Ма́твере, Зале́сье, Ха́лове, Городце́, Ве́егорах, Че́шугоре, Шо́тогорке, Пи́ринеме, Ту́рье, Ку́рге, Березнике́, Ма́рьине Горе (по среднему течению р. Пинеги); Усть-Покше́ньге, Кобелёве, Кра́сном, Жа́бьей, Го́рушке, Крото́ве, Лохно́ве (по реке Покшеньге, притоку р. Пинеги с левой стороны); Ка́рповой Горе, Не́мнюге, Ки́глахте, Шо́товой Горе, Ва́ймуше, Залесье (отличном от первого), А́йновой Горе, Це́рковой Горе, Ша́рдонеме, Березнике (отличном от первого), Ёркине, Ку́шкопале, Кевро́ле и Ве́рколе (по верхнему течению р. Пи́неги), а также в г. Пи́неге; всего я производил исследования в 60 деревнях и одном городе, не считая записи духовных стихов в г. Архангельске от калики. На этом пространстве я записал от 88 лиц 173 старины и исторические песни (в 41 деревне от 82 лиц), 22 духовных стиха[155], 5 песен[156] и один юмористический рассказ[157]. Всего, таким образом, записан 201 номер, так что на каждый из 47 дней записи с разыскиванием певцов приходится в среднем более четырех номеров.

Кроме старин, духовных стихов и песен, я записывал при случае также и диалектические особенности. Их я стал записывать еще во время путешествия по железной дороге в г. Архангельск; у меня имеются отметки о диалектических особенностях четырех деревень Во́логодской губернии, двух Олонецкой и сорока трех Архангельской (Архангельского, Ше́нкурского, Хо́лмогорского и Пи́нежского уездов).

Затем мне удалось также приобрести 110 рукописей, иногда, правда, очень малых; половина их (по составленному мною охранному каталогу) — церковного характера, а другая — литературного и содержит заговоры, апокрифы, исторические и литературные повести; в одной из