Ленинградский меридиан - Владимир Панин

Первоначально для наступления на севере предполагалось использовать подразделения 11-й армии генерала Манштейна. Однако после неудачных действий в Крыму Кюхлер уже не мог рассчитывать на значительное пополнение своих сил.

Чтобы как-то компенсировать возникшую недостачу войск, было решено передать в распоряжение фельдмаршалу две дивизии, переброшенные из Франции и Австрии, а также все иностранные добровольческие подразделения войск СС. В их состав входили испанская «Голубая дивизия», боевые соединения СС, состоявшие из бельгийцев, голландцев, норвежцев, датчан, а также венгерская и словацкая дивизии. Все они в основном выполняли карательные функции по охране фронтового тыла от нападения партизан, но теперь наступило время пролить на фронте свою кровь ради интересов великой Германии.

В эти непростые и напряженные июльские дни обе стороны собирались нанести свой удар по противнику, чтобы окончательно разрешить проблему с Ленинградом. У каждой из них были силы и средства для реализации своих планов, но их количество не гарантировало им полный и быстрый успех. Предстояла кропотливая подготовка к схватке, в которой всё зависело от умения и храбрости солдат и их командиров, на чьи плечи, как обычно, ложился главный груз по претворению в жизнь планов верховного командования.

Встречи с командующим Волховским фронтом генералом армии Мерецковым Константин Константинович ждал с определенным напряжением и опасением в душе. В некотором плане его чувства были сходны с чувствами больного, сидящего под дверью врача-стоматолога, когда ноги упрямо не хотят идти в кабинет, а голова понимает, что это нужно сделать.

В том, что Кирилл Афанасьевич встретит представителя Ставки отнюдь не с распростертыми объятиями, Рокоссовский был уверен ещё в Москве, когда садился в самолет. И дело тут было совсем не в нынешнем положении Константина Константиновича. Любой командующий фронтом видел в посланце из Москвы не столько помощника общему делу, сколько проверяющего и информатора. Недремлющее «око государево», что по своей сущности должно было обязательно найти ошибки и недочеты командования, публично указать на них и письменно доложить о них наверх, чем оправдать свое присутствие на фронте.

Перед войной восхождение по карьерной лестнице генерала Мерецкова мало чем отличалось от карьеры героя Халхин-Гола генерала Жукова. За Финскую войну, несмотря на допущенные ошибки в ходе боев, обернувшиеся серьезными людскими потерями, он получил звания Героя Советского Союза и сменил на посту начальника Генерального штаба маршала Шапошникова. При переаттестации, произошедшей в результате введения генеральских званий, Мерецков получил звание генерала армии, выше которого был только один маршал Советского Союза.

В январе сорок первого он уступил свое высокое место более хваткому и напористому Жукову, но это совершенно не означало опалу в отношении его со стороны Сталина. Мерецков не был отправлен на внутренний военный округ, как обычный «штрафник», а был оставлен в Москве. Ему было поручено составление мобилизационного плана на случай войны с Германией, воевать с которой высшее руководство стало готовиться сразу после стремительного разгрома немцами Франции.

Предвоенные аресты генералов стоили Мерецкову карьеры. Слова, сказанные им в задушевной беседе, что в случае победы немцев хуже не будет, а также многочисленные разоблачительные материалы о связи с делом Тухачевского сделали генерала гостем кабинетов следователей НКВД.

Аккуратно подшитый и подколотый материал позволял расстрелять генерала как «врага народа», но Сталин посчитал все это злостным наговором, и Кирилл Афанасьевич был отправлен на фронт. Там он кровью и потом искупил ошибки, допущенные при составлении мобилизационного плана и из-за своего длинного языка.

Неудачное проведение Любанской операции и попытки деблокировать 2-ю ударную армию были в основном на совести Мерецкова, и хотя Москва не сделала по ним серьезных оргвыводов, комфронта чувствовал себя не в своей тарелке. Он никак не мог позабыть, как в тот момент, когда наступление на Любань выдохлось, на должность командующего 2-й армии был прислан генерал-лейтенант Власов. Он отличился в битве за Москву, чувствовал поддержку Верховного и открыто говорил, что в скором времени разорвет блокаду Ленинграда и станет командующим войсками фронта.

Тогда судьба всё расставила по своим местам. Власов оказался главным козлом отпущения в провале операции, но теперь Москва присылает Мерецкову другого генерал-лейтенанта и с куда большими полномочиями. За его плечами была не только оборона Москвы, но и успешные действия по защите Керчи и Севастополя, и значит, он имеет право грозно стучать кулаком по столу, указывать генералу армии на его ошибки и по делу и без дела кивать на Ставку.

Тот же факт, что Рокоссовский, подобно Мерецкову, был гостем в кабинете следователя НКВД и был благополучно освобожден, никакой роли в отношениях между генералами не играл. Ибо почти каждый военный, прошедший подобное испытание, искренне считал, что именно с ним произошла трагическая ошибка, а все остальные были арестованы исключительно по делу.

Предчувствия не обманули Рокоссовского. При его появлении в штабе фронта он сразу ощутил напряженность, исходившую от командующего. Она проявлялась в колючем взгляде, в напряженной позе, в которой застыл Мерецков, едва он переступил порог его кабинета.

– С чем пожаловали к нам, товарищ Рокоссовский? – сдержанно поинтересовался у гостя комфронта. Обмениваясь рукопожатием с «варяжским гостем», он эффектно сверкнул созвездием своих пяти звезд в петлицах. На новеньком, с иголочки, мундире они гордо блистали по сравнению со скромными, потускневшими от походной жизни петлицами Рокоссовского. Вызванный в Москву прямо с севастопольских передовых, он не имел времени и возможности привести свою форму в товарный вид.

– Ставка прислала меня в качестве координатора подготовки и проведения операции по снятию блокады Ленинграда силами двух ваших фронтов. Москва придает предстоящему наступлению большое значение и высказывает надежду, что до наступления осенних дождей сухопутная связь с Ленинградом будет установлена.

– Если хотите, генерал-майор Стельмах немедленно введет вас в курс наших планов по освобождению Ленинграда, – важно произнес Мерецков, но гость любезно отказался от этого предложения.

– Благодарю вас, Кирилл Афанасьевич. Товарищ Сталин просил меня как можно быстрее ознакомиться с положением дел на вашем фронте. Благодаря материалам, полученным мною в Генеральном штабе, обстановка в общих чертах мне ясна и понятна, однако хотелось бы уточнить её непосредственно на месте.

Рокоссовский говорил прямо и открыто, искренне считая, что бумаги бумагами, а для получения всесторонней картины положения на фронте посещение передовой необходимо. Это было для Константина Константиновича непреложной аксиомой, но именно это стремление генерала узнать правду из первых рук моментально насторожило Мерецкова.

«Этот ещё похлеще Власова будет. Сразу бросился раскапывать все наши ошибки и недочеты, прикрывшись статусом представителя Ставки. Недаром Мехлис на него Запорожцу такое хвалебное письмо прислал. Чует мое сердце, хлебнем мы с ним неприятностей», – подумал про себя комфронта, стараясь при этом сохранить невозмутимость на лице.