Последнее лето - Елена Арсеньева

Лидия Николаевна порадовалась собственной проницательности.Правда, ее не порадовал чрезмерно пристальный взгляд нового знакомца. Или еймерещится, или… Впрочем, ничто не отразилось на ее лице, ничто не омрачилоприветливой светской улыбки:

– Прием приемом, а вообще я думаю журфиксы по четвергамустраивать. Впрочем, это лишь намерения, не хотелось бы с другими домамисовпасть во времени. Вы случайно не знаете, кто-нибудь здесь по четвергам ужепринимает?

Аверьянов пожал плечами, и костюм задвигался на его худомтеле, словно отдельное, живое существо.

– Не могу сказать, – бросил чуть виновато, –далек от сего-с, от света весьма далек-с, потому знания регламента журфиксов неимею-с. Может быть, госпожа Рукавишникова…

– Ах нет, у Рукавишниковых по пятницам, это мне ужеизвестно, – перебила Лидия Николаевна с тем небрежным выражением, котороенепременно должно было подсказать всякому мало-мальски проницательномучеловеку: к первой богачке города, госпоже Рукавишниковой, в ее роскошнейшийособняк на Верхней Волжской набережной, супруга нового сормовскогоуправляющего, конечно, приглашена на ближайшую же пятницу.

Аверьянов приветствовал сие легким полупоклоном и вновьповернулся к Шатилову, который наблюдал, с каким волнением банкир разглядывалего жену и как тщательно пытался это скрыть. Пожалуй, Лидия права: ее жизнь вЭнске обещает быть весьма интересной. А он-то переживал, что после Петербургаей сделается здесь скучно. Зря переживал, значит!

– Почту за честь наше знакомство, Никита Ильич, –с ноткой провинциальной (то есть неподдельной) искренности сказалАверьянов. – Заводы давно нуждались в дельном управляющем. ПослеАлександра Васильевича Мещерского, человека в полном смысле слова выдающегося,отменного руководителя и талантливого инженера, на их управление мало ктообращал внимание. Отсюда и волнения среди рабочих, и скандальные процессы,которые то один, то другой пролетарий затевает с администрацией и даже, как этони печально, подчас выигрывает. Да зачем далеко ходить за примерами? Мойблизкий друг и дальний родственник, – Аверьянов чуть усмехнулся своемукаламбуру, – присяжный поверенный Русанов Константин Анатольевич как разполучил материалы по иску рабочего Баскова к администрации завода. Вы, бытьможет, уже в курсе дела?

– Это по поводу повреждения глаза в паровозо-котельномцехе? – уточнил Шатилов. – Как же, как же! Я уже осведомлен. Ну, уэтого Баскова нет никаких шансов выиграть дело, новый доктор наш заводскойуверил меня, что у него бельмо на глазу, от коего и произошло повреждениезрения, а травма у станка вовсе ни при чем.

– Доктор тебя уверил? – перебила ЛидияНиколаевна. – Доктор Туманский?

– Да, он, – кивнул Шатилов, – у нас назаводах один доктор, Андрей Дмитриевич Туманский. А чем ты так изумлена?

– Ну, он же… – Лидия потупилась, словно собираласьсказать что-то непристойное, – он же социалист !

– Социалистом он может быть только на своих горлопанскихсходках, а на заводах он прежде всего доктор, который, заметь себе, прекраснопонимает, что его жалованье и благосостояние зависит от моего к нему доброгоотношения. Пусть он только посмеет у меня воду мутить! Мигом вылетит вон, и безвыходного пособия. Еще и неприятностей с полицией огребет. Туманский в этомсебе отчет вполне отдает и, как человек разумный, перечить мне остерегается. Ктому же, сколь мне известно, в социалиста он играл только по молодости лет, атеперь все это в прошлом, давно в прошлом.

– Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит, –пробормотал Аверьянов. – Туманский, говорите? Новый доктор на заводах?Прежний ушел на покой по состоянию здоровья, помнится?

– Да, Логинов ушел. Я Андрея Дмитриевича Туманского самна должность ставил. Это было первое мое назначение в заводскую администрацию.Туманский, вообще-то, из Москвы, мне его рекомендовали как весьма дельногочеловека. Рекомендацию он пока оправдывает, жаловаться не могу. Вот хоть и вслучае с Басковым. Доктор твердо уверен, что повреждение глаза лишьповерхностное, а суть болезни именно что в бельме. Однако судебного процессазаводу все равно не избежать, увы: слишком уж пресса на эту тему расшумелась.Несчастный рабочий, злобные эксплуататоры, то-се… Невольно вспомнишь пятый год,проклятый год! – Шатилов махнул рукой. – Ладно, изопьем сию чашу додна, не привыкать. Но вы сказали, защитник Баскова – ваш знакомец и дажеродственник? Любопытно. Что ж он за человек, этот Русанов? Хороший ли адвокат?Каких взглядов придерживается? Можно ли на его беспристрастность рассчитывать?Не социалист ли и он, господи помилуй? – Шатилов с улыбкой оглянулся нажену.

– Нет, он не социалист, хотя и либерал, – уточнилАверьянов. – Умеренный либерал. Очень умный и разумный. Когда в шестомгоду проходил у нас процесс против двенадцати черносотенцев-погромщиков… они,изволите видеть, собрались на Острожной площади, чтобы учинить насилие надзасевшими в Народном доме социал-демократами, в большинстве своем иудейскоговероисповедания, и более чем сорока лицам нанесли-таки побои разной степенитяжести… Ну так вот, после этого все наши энские адвокаты состроили брезгливыемины и защищать обвиняемых отказались…

– Да ну?! – перебил Шатилов. – Вот сволочи!

Аверьянов поглядел с симпатией:

– Замечательно единомышленника встретить, тем паче –среди бывшего столичного жителя. Прошу прощения у дамы-с, но именно сволочи онии есть. Говорят, в Петербурге теперь очень модно протестовать противнациональной, так сказать, розни, ну и наши стряпчие в стороне не пожелалиостаться: скроили постные рожи и не пожелали «рук пачкать» о погромщиков.Константин Анатольевич тоже отказался было вкупе со всеми, однако, когда судьяпринужден был назначить для обвиняемых государственных защитников, пригласив ихиз Москвы, а из местных выбрал им помогать именно Русанова, родственник мой нестал артачиться, согласился. Мало того – защиту с блеском провел: егоподзащитного оправдали.

– Ну и как это было местным обществомвоспринято? – с живым интересом спросила Лидия Николаевна.

Аверьянов внимательно посмотрел ей в глаза: