От Лукова с любовью - Мариана Запата

– Мама рассказала мне вчера вечером, – сказала та, что была повыше, поднимаясь со скамейки.

Я встала и, не обращая на них внимания, стала вращать плечами назад, несмотря на то что провела уже целый час, разогреваясь и растягиваясь. Возможно, я не каталась по шесть или семь часов в день, как привыкла – когда растяжка по крайней мере в течение часа абсолютно необходима, – но от старых привычек трудно отказаться. Не стоило экономить час и пропускать разминку, чтобы потом несколько дней или недель страдать от растяжения мышц.

– Она сказала, что слышала, как кто-то говорил, что, кажется, он уходит из спорта, потому что, по его словам, у него очень много проблем с партнершами.

Теперь это привлекло мое внимание.

Он. Уходит из спорта. Проблемы.

То, что я окончила среднюю школу вовремя, было почти чудом, но даже я поняла, о ком они говорят. О ком же, черт побери, еще? Не считая нескольких мальчишек и Пола, который три года тренировался вместе со мной в Ледово-спортивном комплексе Лукова, не было никакого другого «его», о ком кто-либо стал бы говорить. Была еще парочка подростков, но ни один из них не обладал способностью далеко пойти, если кого-то хоть чуть-чуть интересовало мое мнение. Что было отнюдь не так.

– Возможно, если он уйдет, то станет тренером, – сказала одна из девочек. – Я бы не возражала, если бы он кричал на меня целыми днями.

Я чуть было не рассмеялась. Иван уходит? Ни за что. Не было ни малейшего шанса, чтобы он ушел из спорта в двадцать девять лет, тем более не сейчас, когда он по-прежнему великолепно катается. Несколько месяцев назад он победил на чемпионате США. А месяцем раньше занял второе место в финале Гран-при по фигурному катанию.

В любом случае, какого черта я обращала на это внимание?

Мне было плевать на то, что он делает. Его жизнь меня не касалась. Всем нам когда-нибудь нужно будет уходить. И чем меньше мне придется смотреть на его надоедливую рожу, тем лучше.

Решив, что не нужно отвлекаться, начиная первый из всего лишь двух часов обязательной ежедневной тренировки – тем более не отвлекаться на Ивана, а не на кого-то другого, – я направилась к выходу из раздевалки, оставив двух подростков попусту тратить время на сплетни. В это раннее утро на льду было, как обычно, шесть человек. Я пришла не так рано, как прежде – это не имело смысла, – но каждое из этих лиц я наблюдала уже много лет.

Некоторые чаще, чем остальные.

Галина уже сидела на трибуне для зрителей, за бортиком, вместе с термосами с кофе, который, как мне было известно по опыту, был очень густым, а на вкус напоминал деготь. Шея и уши у нее были замотаны ее любимым красным шарфом, и она была одета в свитер, который в прошлом я уже видела раз сто и который в довершение всего был похож на шаль. Я могла бы поклясться, что с каждым годом к тому, что она надевала, стало добавляться по одному предмету одежды. Четырнадцать лет назад, впервые сорвав меня с уроков, она прекрасно себя чувствовала в длинной майке с рукавом и шали, теперь в таком одеянии она, вероятно, замерзла бы до смерти.

Четырнадцать лет – это больше, чем прожили некоторые из этих девочек.

– Доброе утро, – сказала я на ломаном русском языке, которого нахваталась от нее за эти годы.

– Привет, eжик, – поприветствовала она меня, на мгновение устремив взгляд на лед, потом она снова посмотрела на меня, при этом ее лицо было таким же, каким было тогда, когда мне было двенадцать лет, обветренное и суровое, словно ее кожа была из пуленепробиваемой ткани. – Как прошли выходные, хорошо?

Я кивнула, ненадолго предавшись воспоминаниям о том, как я ходила в зоопарк со своим братом и племянницей, а потом мы отправились к нему на квартиру и ели пиццу – две вещи, которые, насколько я помню, я никогда не делала прежде – включая пиццу.

– А вы как? – спросила я женщину, которая научила меня очень многому, мне с ней никогда не расплатиться.

На ее лице появились ямочки, которые редко можно было увидеть. Я так хорошо знала ее лицо, что могла бы в совершенстве описать его составителю фоторобота, если бы она вдруг пропала. Круглое, с тонкими бровями, с миндалевидными глазами, с тонкими губами, со шрамом на подбородке, оставшимся от лезвия конька партнера еще с тех пор, когда она принимала участие в соревнованиях. Не то чтобы она должна была когда-нибудь пропасть. Любой похититель, вероятно, отпустил бы ее в течение часа.

– Я виделась с внуком.

Я задумалась о том, какое сегодня число, пока до меня не дошло.

– У него был день рождения, верно?

Она кивнула, переводя взгляд на каток, туда, где, как мне было известно, находилась фигуристка, с которой она работала с тех пор, как несколько лет назад я начала кататься в паре. Да, мне не хотелось расставаться с ней, но это было неважно. Я больше не ревновала, думая о том, как быстро она нашла мне замену. Но порой, особенно в последнее время, это беспокоило меня. Совсем чуть-чуть. Но этого было достаточно.

Я никогда не сказала бы ей об этом.

– Вы наконец купили ему коньки? – спросила я.

Мой прежний тренер, склонив голову набок, пожала плечами, не отрывая ото льда своих серых глаз, которые миллион раз смущали меня.

– Да. Подержанные коньки и видеоигру. Я ждала. Ему почти столько же лет, сколько было тогда тебе. Поздновато, но еще вполне возможно.

Наконец-то она сделала это. Я помнила, когда он родился – перед тем как мы расстались – и как мы говорили о том, что ему нужно заняться фигурным катанием, когда он достаточно подрос. Все дело было только во времени. Мы обе понимали это. Ее собственные дети не превысили уровня юниоров, но это не имело значения.

Но мысли о нем, о ее внуке, вызвали у меня… почти ностальгические ощущения, воспоминания о том, какое удовольствие доставляло мне в ту пору фигурное катание. Еще до того, как я оказалась под сокрушительным прессом, до трагедии и до того, как на меня обрушились гребаные критики. До того, как я познала горький вкус разочарования. Фигурное катание всегда вселяло в меня чувство непобедимости. Но больше всего, еще тогда, оно изумляло меня. Раньше я не знала, что возможно испытать ощущение полета. Быть сильной. Красивой. Способной на все. Особенно на то, что волновало меня больше всего. Потому что не знала, что умение деформировать свое тело, извивая его и придавая ему разные, казавшиеся невообразимыми позы, способно восхищать. Поэтому я казалась себе до такой степени не похожей на всех остальных, скользя на максимальной скорости по овальному катку, что даже не задумывалась о том, насколько изменится моя жизнь через несколько лет.

Тихий смех Галины вывел меня из состояния уныния. По крайней мере, на мгновение.

– Когда-нибудь ты будешь тренировать его, – предположила она, фыркнув, словно представляя, что я буду обращаться с ним так же, как она обращалась со мной, и рассмеялась.

Я хихикнула, вспомнив о том, как за десять проведенных нами вместе лет она сотни раз давала мне подзатыльники. Кое-кто не выдержал бы ее своеобразной требовательной любви, но мне она втайне нравилась. Мне она шла на пользу. Мама всегда говорила, что стоит дать мне палец, как я откушу всю руку.