Зимняя песнь - С. Джей-Джонс

Продавцы фруктов, однако, уже заметили нас и наши жадные взгляды.

– Милые барышни, подходите! – нараспев выкрикивали они. – Не стесняйтесь, душеньки! Подходи-выбирай! Налетай-покупай!

Один из них принялся выстукивать ритм на деревянных досках ящика, прочие запели: «Сливы, абрикосы, персики, черника! Ну-ка подходи-ка!»

Я непроизвольно начала подпевать – без слов, просто «м-м-м», – стремясь уловить в мелодии гармонию и контрапункт. Терции, квинты, уменьшенные септимы – я тихонько интонировала и вместе с продавцами ткала мерцающую паутину звуков – странных, завораживающих и диковатых.

Взгляды всех торговцев вдруг остановились на мне; черты их лиц начали заостряться, ухмылки – растягиваться. Волоски у меня на затылке встали дыбом, и я оборвала мелодию. Глаза-буравчики шарили по моей коже, почти физически щекоча ее, но за спиной я ощущала еще чей-то невидимый взгляд, столь же осязаемый, как если бы мою шею гладили рукой. Я обернулась.

Высокий, бледный, элегантный незнакомец.

Лицо его закрывал капюшон, но одежда, видневшаяся из-под плаща, явно была дорогой: на зеленой парче поблескивали золотые и серебряные нити. Заметив мой изучающий взгляд, незнакомец плотнее запахнул плащ, и все же я мельком успела разглядеть серовато-коричневые кожаные бриджи, обтягивающие стройные бедра. Я отвернулась в сторону, чувствуя, как жар моих пылающих щек нагревает воздух. Этот человек отчего-то казался мне знакомым.

– Браво! Браво! – закричали торговцы, окончив петь. – Дева в красном, подойди, возьми награду за свой талант!

Они снова принялись размахивать руками над фруктами, выложенными на прилавках. Пальцы у них были длинные и тонкие – мне даже почудилось, что в этих пальцах слишком много суставов, и я ощутила необъяснимый страх. Однако жутковатое впечатление быстро рассеялось, и почти сразу один из продавцов протянул мне на ладони персик.

Густой и сладкий аромат разлился в холодном осеннем воздухе, но из-под его приторности пробивался слабый душок гнили, какого-то разложения. Я отпрянула, и физиономии торговцев вновь как будто изменились: кожа приобрела зеленоватый оттенок, кончики зубов заострились, вместо ногтей выросли когти.

Бойся гоблинов и никогда не покупай их товаров.

Кете потянулась за персиком обеими руками.

– О, дайте мне его, пожалуйста!

Я схватила сестру за шаль и рывком дернула назад.

– Дева знает, чего хочет! – Продавец расплылся в улыбке, но улыбка эта скорее напоминала хищный оскал: растянутые от уха до уха губы обнажили острые пожелтелые зубы. – Сколько страсти, сколько желаний! Легко уплатить – легко голод утолить.

Я нервно повернулась к Кете.

– Идем, – сказала я, – некогда мешкать. Нам еще нужно зайти к герру Касселю.

Кете не сводила взгляда с фруктового изобилия. Она выглядела больной – брови страдальчески нахмурены, грудь вздымается, щеки раскраснелись, в глазах – лихорадочный блеск. Больной или… возбужденной. Я почувствовала, что происходит что-то неправильное, неправильное и плохое. Легкое возбуждение коснулось и моего тела, но несмотря на это, мне стало по-настоящему страшно.

– Идем, – повторила я, но взгляд Кете словно остекленел. – Анна Катарина Магдалена Ингеборг Фоглер! Мы уходим отсюда.

– До скорого, душенька, – осклабился продавец. Я притянула сестру к себе, одной рукой обняв за плечи, словно защищая. – Она вернется, – пообещал торговец. – Такие девушки недолго сопротивляются искушению. Плод… созрел и сам падает в руки.

Я двинулась прочь, подталкивая Кете впереди себя. Уголком глаза я опять заметила высокого элегантного незнакомца. Спиной я чувствовала, как он наблюдает за нами из-под капюшона. Наблюдает. Рассматривает. Оценивает. Один из торговцев потянул странного незнакомца за полу плаща, и тот склонился к нему, чтобы выслушать, при этом не отрывая взгляда от нас. От меня.

– Берегись.

Я застыла как вкопанная. Это был еще один торговец фруктами, карлик с пушистыми волосами, похожими на облачко цветущего чертополоха, и худощавым лицом. Ростом не больше ребенка, он, однако, выглядел очень старым – старше Констанцы, старше самого леса.

– Эта, – он ткнул пальцем в Кете, чья голова покоилась на моем плече, – сгорит быстро, как щепа для растопки. Света много, жара мало. Но ты, – карлик перевел палец на меня, – ты, госпожа, будешь гореть долго. Внутри тебя есть огонь, и твой огонь – медленный. Он тлеет, томясь жаром, и ждет лишь дуновения, чтобы разгореться в полную силу. Любопытно. – Его физиономия расползлась в ухмылке. – Весьма любопытно.

Торговец исчез. Я зажмурилась и снова открыла глаза – он так и не появился, заставляя гадать, не померещился ли мне вовсе. Я тряхнула головой, крепче стиснула ладонь Кете и зашагала к лавке герра Касселя, полная решимости забыть чудны́х гоблинов с их фруктами – такими сочными, сладкими, соблазнительными и такими недоступными.

* * *

Стоило нам отойти от фруктового ряда, как Кете вырвала свою руку из моей ладони.

– Я не ребенок, за которым нужно приглядывать! – раздраженно бросила она.

Я закусила губу, сдерживая резкий ответ, готовый сорваться с уст.

– Вот и хорошо. – Я протянула сестре небольшой кошелек. – Разыщи Иоганна-пивовара и скажи ему…

– Лизель, я сама знаю, что делать! – огрызнулась Кете, выхватывая у меня кошелек. – Не считай меня беспомощным созданием.

На этих словах она развернулась и убежала, быстро затерявшись в шумной толпе.

С тяжелым сердцем я направилась к герру Касселю. В нашей деревушке мастера по изготовлению и починке музыкальных инструментов не было, однако герр Кассель знал всех лучших специалистов этого дела в Мюнхене. За время многолетнего знакомства с нашей семьей через его лавку прошло множество ценных инструментов, и потому поддержание связи с собратьями по ремеслу герр Кассель превратил в выгодный бизнес. Нашему отцу он приходился близким другом – насколько таковым может считаться владелец ломбарда.

Уладив дела с герром Касселем, я отправилась на поиски сестры. Отыскать Кете даже в этом море лиц не составляло труда. Ее улыбка была самой прелестной, голубые глаза – самыми яркими, щечки – самыми румяными, и даже волосы, выбивавшиеся из-под нелепой шляпки, сияли, точно золотой хохолок волшебной птицы. Всего-то и требовалось, что следовать за направлением взглядов всех деревенских зевак – этих долгих восхищенных взглядов, которые неизменно приводили меня к сестре.

На несколько секунд я засмотрелась, как Кете торгуется с продавцами. Сестра вела себя точь-в-точь как актриса на сцене: сгусток эмоций, живая страсть, жесты нарочиты, улыбки тщательно отрепетированы. Она вся трепетала и бессовестно заигрывала с торговцами, словно и не замечая взоров, которые тянулись к ней, точно мотыльки – к пламени свечи. И мужчины, и женщины оценивали ее плавные формы, изгиб шеи, очаровательную гримаску.