Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра - Владимир Новодворский

– Стать в строй!

– Вечером с тобой разберемся, – прозвучало мне вслед сухо и с хрипотцой.

Утренняя зарядка продолжалась, но мысли катились к вечеру. Через полчаса начались водные процедуры. Под ледяной водой лезвие бритвы отказывается брить и приходится скоблить, кожа приобретает нездоровый румянец. В зеркале незнакомое лицо, красные ввалившиеся глаза. Кто-то рассыпал зубной порошок и пытается его убрать. Брызги воды и выбрасываемый легкими воздух создают впечатление мустангов на водопое, встревоженных возможным нападением. Раковин не хватает, локти резво находят своих братьев, щетка летает во рту, временами разворачивая голову. Вафельное полотенце легко впитывает воду с гладкой поверхности головы. Стараюсь быстро добраться до своей тумбочки, чтобы убрать бритвенные принадлежности, с трудом удерживаюсь на ногах – сапоги скользят по красной мастике, оставляя извилистые следы. Продвижению мешает активное перемещение товарищей во всех направлениях, все одновременно одеваются, приводят в порядок форму, натирают бляхи. В спешке нитка не попадает в игольное ушко, что уж говорить о воротничке, который топорщится и не желает иметь ровный край. Старослужащие используют всякие хитрости – складывают ткань в несколько слоев, прокладывают кусочек проволоки, но «лимон» должен выглядеть соответственно его статусу.

Попытка заправить кровать должным образом не увенчалась успехом.

– Это тебе не «карантин», – заметил Коля Суворов, похожий на Буратино. – Выжмут из нас все соки, если мы конечно позволим.

– Успокойся, мы даже не знаем, где можно сидеть, где стоять, ничего пока не понимаем, нужно время. Привыкнем, и все образуется. Подразделение особое, свои правила, вникай в тонкости, – ответил я достаточно тихо, чтобы разговор не привлек внимания.

Если театр начинается с гардероба, то подразделение с казармы. Кровати стоят в один ярус, подчеркивая привилегированное положение. Матрас плотно обтягивается всем, что сверху. Роль пододеяльника исполняет вторая простыня. Последний слой пирога – одеяло, припудривается ровной белой полосой, шириной сантиметров двадцать. Но все это гроша ломаного не стоит, если не выполнены основные ритуальные действия, превращающие койку в произведение искусства. Данная цель достигается сложными манипуляциями: взбиваются, подобно тесту, боковые поверхности постели, формируется идеальная прямоугольная форма, оттеняются линии изгиба. Последним вензелем является подушка, взбитая, как сливки. Трудно поверить, что замученные ватные матрасы можно заставить построиться по стойке смирно. Следующий этап включает построение коек в ряды и шеренги. Заместитель командира взвода оценивает результаты, сравнивая их с прямолинейностью струи быка, писающего против ветра. Легким движением руки превращает наши произведения в руины. Меняются времена, правители, режимы, но в армии строили, строят и будут строить, причем всех и вся.

Невозможно заснуть или отключиться от беспокоящих мыслей, порожденных некими событиями или отсутствием оных. Попробуйте закрыть глаза (надеюсь, вы не стоите). Представьте, где находится центр вашего головного мозга, и направьте в эту точку взгляд. Начните диалог с самим собой, как с незнакомцем. Спросите, кто вы и откуда. Не торопитесь и не ждите быстрого ответа – многие тысячи лет цивилизации не пролили свет на истоки появления человека. На пути разделения собственных представлений о себе и представлений создателя о тебе лежит бесконечность. Разрешите себе прислушаться к себе, как к самому совершенному созданию из существующих на земле. Погружение в себя – непростой путь, так же как борьба с вредными привычками и вообще борьба с собой.

При этом стоит осознать, что как бы ум ни перелистывал страницы своих знаний и не компилировал их в новых сочетаниях, они не дают ответов на основные вопросы жизни, а при вырвавшихся на свободу эмоциях он не способен правильно ответить даже на простые вопросы. Это расстраивает, пока мы отождествляем себя с ним, и радует, когда понимаем, что «мы» это не он. И когда он понимает, что «мы» можем радоваться, когда он в замешательстве, он начинает прислушиваться и верить «нам». И когда вы почувствуете, что ваш ум вам шепчет, это уже победа – он уважает ваше мнение и хочет поделиться своим.

Улица большого города. Время около полудня. Сочетание высокой влажности и температуры для жителя Северной Венеции изнурительно. Подхожу к остановке такси, останавливается машина, женщина, стоящая впереди меня, обозначает поклон и пропускает вперед. Английский полицейский, чинно идущий на встречу, выглядит как почетный гражданин города. Рекламные вывески, мелькающие в окне такси, написаны с использованием латинского алфавита и иероглифов.

– I would like to visit the central beach,[1] – объясняю водителю в меру владения языком.

Долго едем по подземному туннелю, соединяющему два острова. На одном из них водопроводные и канализационные трубы висят с наружной части домов, бельё сушится на выброшенных из окон трапах. На другом теснятся фешенебельные отели, известные во всем мире, небоскребы с офисами финансовых акул в down town. Меняются не только дома, но и люди. Засеменили белые воротнички и бизнес-леди.

Выхожу из машины, оставив двадцать долларов. Песчаный пляж не отличается безупречной чистотой, огромные океанские суда стоят на рейде. Людей немного, купающихся единицы. Раздеваюсь, иду по обжигающему песку. Океан спокоен, но это не умаляет его скрытой мощи. Заплываю далеко – люблю воду, люблю чувствовать себя частью природы. По гороскопу я скорпион, знак, входящий в тригон воды. Движения дельфина, копируемые при плавании баттерфляем, вызывают прилив энергии и ощущение скорости. Недалеко от берега одиноко покачивается плавучий понтон. Заползаю на гладкие и теплые доски. Прекрасное место для смены белой кожи на коричневую. Глаза прищурены, прячутся от палящих лучей солнца, всматриваюсь в линию горизонта. Боковое зрение фиксирует появление над поверхностью воды темного треугольника. Спокойствие и расслабленность сменяются тревогой. Приподнимаюсь на локтях и сверлю взглядом водную гладь. Незнакомые вода, земля, люди и слова усугубляют внутренне беспокойство. Что китайцу может представляться нормой, для русского сознания ужас, леденящий душу, – и наоборот. Не укладывается в голове, как центральный пляж могут посещать акулы. Пытаюсь расстаться с чувством неопределенности, подобно рыбе в полиэтиленовом мешке. Считаю до ста. Всё спокойно. Суеты на берегу не наблюдается. Просто почудилось. Успокаиваю себя, ныряю, плыву с максимальной скоростью. Страх обжигает кожу, волнение сбивает дыхание – наконец-то берег! Выхожу из воды, стыдно за собственный беспричинный животный страх. Спрашиваю у проходящего мужчины:

– Is it central beach?[2]

Получив в ответ утвердительный кивок, интересуюсь:

– Why nobody swimming? [3]