Я-за улыбку! - Михаил Аркадьевич Светлов

доли крепостной.

Вот парк старинный, речка плещет,

А может, пруд… И у ворот

Стоит, волнуется помещик —

Из Петербурга сына ждет.

Он написал, что будет скоро, —

Кирсанова любимый сын.

(Увы, не тот, поэт который,

А тот, который дворянин.)

За поворотом кони мчатся.

На них три звонких бубенца

Звенят, конечно, без конца…

Прошло не больше получаса —

И сын в объятиях отца.

Он в отчий дом, в гнездо родное.

Чтоб веселей набраться сил,

Привез Базарова с собою.

Ах, лучше бы не привозил!

Что было дальше — всем известно…

Светает… сын уснул давно.

Ему все видеть интересно,

Ему, пожалуй, все равно —

Что сон, что книга, что кино!

1953.

* * *

Живого или мертвого

Жди меня двадцать четвертого,

Двадцать третьего, двадцать пятого —

Виноватого, невиноватого.

Как природа любит живая,

Ты люби меня, не уставая…

Называй меня так, как хочешь:

Или соколом, или зябликом.

Ведь приплыл я к тебе

корабликом

Неизвестно, днем или ночью.

У кораблика в тесном трюме

Жмутся ящики воспоминаний,

И теснятся бочки раздумий.

Узнаваний, неузнаваний…

Лишь в тебе одной узнаю

Дорогую судьбу мою.

1961.

ЯМЩИК

Посветлело в небе. Утро скоро.

С ямщиком беседуют шоферы.

«Времечко мое уж миновало…

Льва Толстого я возил, бывало,

И в моих санях в дороге дальней

Старичок качался гениальный…»

«Пушкина возил?»

«Возил, еще бы!..

Тьма бессовестная, снежные сугробы,

Вот уже видна опушка леса

Перед самой пулею Дантеса…»

«Ты, ямщик, в романсах знаменит…»

Им ямщик «спасибо» говорит,

Он поднялся, кланяется он —

На четыре стороны поклон.

Он заплакал горькими слезами,

И шоферы грязными платками,

Уважая прежние века,

Утирают слезы ямщика.

Шляется простудная погода,

В сто обхватов виснут облака…

Четверо людей мужского рода

До дому довозят ямщика.

И в ночи и темной и безликой

Слушают прилежно вчетвером —

Старость надрывается от крика,

Вызывает юности паром…

Ловкий, лакированный, играючи,

Мчит автомобиль во всей красе,

Химиками выдуманный каучук

Катится по главному шоссе…

Слышу я сквозь времени просторы,

Дальний правнук у отца спросил:

«Жил-был на земле народ — шоферы.

Что за песни пел? Кого возил?»

1959.

* * *

Тихо светит месяц серебристый…

Комсомольцу снятся декабристы.

По России, солнцем обожженной,

Тащатся измученные жены,

Молча по дороге столбовой

Одичавший тянется конвой.

Юноша из-за столетий мглы

 Слышит, как бряцают кандалы.

Спят давно и старики и дети,

Медленная полночь над селом…

Комсомолец видит сквозь столетье

Пушкина за письменным столом.

Поздний час. Отяжелели веки,

И перо не легче, чем свинец…

Где его товарищ Кюхельбекер,

Фантазер, нестроевой боец?

С каждым днем разлука тяжелее,

Между нами сотни верст лежат.

Муравьев-Апостол и Рылеев

Входят в Петербургский каземат.

Комсомольцу кажется сквозь сон,

Что стоит у Черной речки он.

Он бежал сквозь зимнее ненастье.

Разве можно было не спешить,

Чтоб непоправимое несчастье

Как угодно, но предотвратить!

Поздно, поздно… Раненый поэт

Уронил тяжелый пистолет.

Гаснут звезды в сумраке ночном,

Скоро утро встанет над селом,

И скрипят тихонько половицы,

Будто Пушкин ходит по избе…

Как узнать мне, что еще приснится,

Юный друг мой, в эту ночь тебе?

1950.

* * *

Все ювелирные магазины —

они твои.

Все дни рожденья, все именины —

они твои

Все устремления молодежи —

они твои.

И смех, и радость, и песни тоже —

они твои.

И всех военных оркестров трубы —

они твои.

И всех счастливых влюбленных губы —

они твои.

Весь этот город, все эти зданья —

они твои.

Вся горечь жизни и все страданья —

они мои…

Уже светает. Уже порхает

стрижей семья.

Не затихает, не отдыхает

любовь моя.

1960.

ГОСТЬ

Не поверят — божись не божись, —

У меня, говорю без обмана,

Для подарков людям всю жизнь

Оттопыривались карманы.

Прав, не прав я, наверно, решит

Старый турок Гарун-аль-Рашид.

Он ко мне, обалдев с непривычки,

Едет в гости на электричке.

Он приехал и ждет на вокзале —

Мне об этом в киоске сказали.

Он столетия пробыл в пути,

На него современность накинется,

И задача моя