Я-за улыбку! - Михаил Аркадьевич Светлов

тяжелым:

«До»…

«Си»…

До сих пор отдаленный напев

Поднимается к небу

И падает, осиротев,

После жарких боев

Покрывается легким морозом,

Голос в русло вошел,

И поэт переходит на прозу.

Свой разбрызганный пафос,

Свой пыл —

Он готов обязаться, —

Собирая по каплям,

Разложить по частям и абзацам,

Чтоб скрипело перо,

Открывая герою пути,

Чтобы рифмы дрожали,

Не смея к нему подойти.

Он придет, мой герой,

Оставляя большие следы.

Ом откуда придет,

Из какой социальной среды?

Он пройдет сквозь республику,

И, дойдя до восточной границы —

Мы условились с ним, —

Он обязан мне будет присниться!

В петушиное утро,

Подчиняясь законам похода,

Он пройдет,

Освещен

Старомодной расцветкой восхода,

Под свинцовым осколком,

Придавленный смертною глыбой,

Он умрет вдалеке

И шепнет, умирая:

«Спасибо!»

Нет!

Он сразу займется,

Он будет, наверно, упорен

В заготовительном плане,

В сортировке рассыпанных зерен..

Впрочем, делай что хочешь!

Если б знал ты, как мне надоело,

Выбирая работу тебе,

Самому оставаться без дела!

Что мне делать теперь

И какой мне работой заняться,

Если повесть моя

Начинает опять волноваться?..

1929.

НЭПМАН

Я стою у высоких дверей,

Я слежу за работой твоей.

Ты устал. На лице твоем пот,

Словно капелька жира, течет.

Стой! Ты рано, дружок, поднялся

 Поработай еще полчаса!

К четырем в предвечернюю мглу

Магазин задремал на углу.

В ресторане пятнадцать минут

Ты блуждал по равнине меню;

Там, в широкой ее полутьме,

Протекает ручей Консоме.

Там в пещере незримо живет

Молчаливая тварь — Антрекот;

Прислонившись к его голове,

Тихо дремлет салат Оливье.

Ты раздумывал долго. Потом

Ты прицелился длинным рублем.

Я стоял у дверей недвижим,

Я следил за обедом твоим.

Этот счет за бифштекс и компот

Записал я в походный блокнот,

И швейцар, ливреей звеня,

С подозреньем взглянул на меня.

А потом, когда стало темно,

Мери Пикфорд зажгла полотно.

Ты сидел недвижимо — и вдруг

Обернулся, скрывая испуг:

Ты услышал, как рядом с тобой

Я дожевывал хлеб с ветчиной…

Две кровати легли в полумгле,

Два ликера стоят на столе.

Пьяной женщины крашеный рот

Твои мокрые губы зовет.

Ты дрожащей рукою с нее

Осторожно снимаешь белье.

Я спокойно смотрел. Все равно

Ты оплатишь мне счет за вино,

И за женщину двадцать рублей

Обозначено в книжке моей.

Этот день, этот час недалек:

Ты ответишь по счету, дружок.

Два ликера стоят на столе,

Две кровати легли в полумгле,

Молчаливо проходит луна,

Неподвижно стоит тишина.

В ней усталость ночных сторожей,

В ней бессонница наших ночей.

1925.

ПОХОРОНЫ РУСАЛКИ

И хотела она доплеснуть до луны

Серебристую пену волны.

ЛЕРМОНТОВ.

Рыбы собирались

В печальный кортеж,

Траурный Шопен

Громыхал у заката…

О светлой покойнице,

Об ушедшей мечте,

Плавники воздев,

Заговорил оратор.

Грузный дельфин

И стройная скумбрия

Плакали у гроба

Горючими слезами.

Оратор распинался,

В грудь бия,

Шопен зарыдал,

Застонал

И замер.

Покойница лежала,

Бледная и строгая,

Солнце разливалось

Над серебряным

хвостом.

Ораторы сменяли

Друг друга.

И потом

Двинулась процессия

Траурной дорогою.

Небо неподвижно.

И море не шумит…

И, вынув медальон,

Где локон белокурый

В ледовитом хуторе,

Растроганный кит

Седьмую папиросу,

Волнуясь,

Закуривал.

Покойницу в могилу,

Головою — на запад.

Хвостом — на восток.,

И взнеслись в вышину

Одиннадцать салютов —

Одиннадцать залпов —

Одиннадцать бурь

Ударяли по дну…

Над морем,

Под облаком

Тишина,

За облаком —

Звезды

Рассыпанной горсткой.

Я с берега видел:

Седая волна

С печальным известьем

Неслась к Пятигорску.

Подводных глубин

Размеренный ход,

Качающийся гроб —

Романтика в забвенье.

А рядом Величавая

Рыба-счетовод

Высчитывает сальдо —

Расход на погребенье.

Рыба-счетовод

Не проливала слез,

Она не грустила

О тяжелой потере.

Светлую русалку

Катафалк увез, —

Вымирают индейцы

Подводной прерии…

По небу полуночному

Проходит луна,

Сказка снаряжается

К ночному полету.

Рыба-счетовод

Сидит одна,

Щелкая костяшками

На старых счетах.

Девушка приснилась

Прыщавому лещу,

Юноша во сне

По любимой томится.

Рыба-счетовод

Погасила свечу,

Рыбе-счетоводу

Ничего не приснится…

Я с берега кидался,

Я глубоко нырял,

Я взволновал кругом,

Я растревожил воду,

Я рисковал, как черт,

Но не достал,

Не донырнул

До рыбы-счетовода.

Я выполз на берег,

Измученный,

Без сил,

И снова бросился,

Переведя дыханье…

Я заповедь