Крах лицедея - Чингиз Абдуллаев

— Понятно, — усмехнулся Карраско, — ведь здесь сегодня будетстолько знаменитостей… Вы приехали по приглашению руководства отеля или васпригласил кто-то из наших друзей?

— Позвольте мне не отвечать на ваш вопрос, — дипломатичноответил Дронго.

— Конечно, — согласился Карраско, — вы абсолютно правы. Удетективов свои секреты, у ювелиров свои. Извините, кажется, пришел мистерРочберг. Я вас оставлю на минуту.

Карраско поднялся и поспешил навстречу входившему в залполному мужчине с рыжей, уже заметно поредевшей шевелюрой. Живот нависал надего шортами, почти скрывая ремень. Он был в белых носках и кроссовках. Увидев Карраско,он дружелюбно кивнул и протянул ему руку.

— Кто это? — спросил Дронго.

— Исаак Рочберг, собственной персоной, — криво усмехнулсяГалиндо, — самый известный ювелир в Америке. Приехал специально, чтобыпосмотреть новые работы Карраско. Они знакомы уже много лет.

Следом за Рочбергом в ресторан вошел худощавый азиат скоротко остриженными темными волосами. Он также обменялся с Карраскорукопожатиями.

— Ямасаки, — продолжал комментировать Галиндо. — Ну и составздесь подобрался! Даже Нацумэ Ямасаки прилетел.

— Он из Японии?

— Нет, из Нью-Йорка. Его брат, архитектор, стал известенсегодня всему миру.

— Почему? — не понял Дронго.

— Он вместе с архитектором Ротом построил две башни Центрамеждународной торговли. Бывшие башни, конечно. Сейчас архитекторов обвиняют втом, что они не совсем правильно рассчитали наружные конструкции и внутренниеперегородки зданий. Но тридцать лет назад все восхищались их работой.

В зале появились еще двое. Один — полный, но подвижныймужчина лет пятидесяти, низкого роста, начинающий лысеть. Другой — высокий,крепкий, с мрачным загорелым лицом. На левой щеке у него виднелся шрам.

— А это кто? — поинтересовался Дронго, увидев, какнахмурился Галиндо при их появлении.

— Я не думал, что их тоже пригласят, — скривил губы Галиндо.— Провинциальные ювелиры. Много амбиций и никаких творческих достижений.Обыкновенные ремесленники. Один из Валенсии — вон тот, маленький, Руис Мачадо.А другой — Тургут Шекер, турок из Баден-Бадена. Говорят, у него была бурнаямолодость.

— Это видно по его лицу, — добродушно заметил Дронго.

В зал вошла высокая женщина лет сорока с явной склонностью кполноте. Несмотря на многочисленные подтяжки лица и удаление ребер, былозаметно, с каким трудом она сохраняет форму, пытаясь хирургическим способомизбежать того, что было заложено ее природными генами и добавлено беспощаднымвременем.

— Господи, — прошептал Галиндо, — сама Эрендира Вигон.Только ее здесь недоставало! И зачем только Карраско пригласил эту гадину насвою презентацию?

— Она тоже ювелир?

— Хуже, гораздо хуже. Она издатель модного журнала. Пишет одрагоценностях и современной моде. Яркая представительница «желтой прессы» —абсолютно лишена всякой морали. Все ювелиры и модельеры ее боятся, как бомбы.Она может шарахнуть в любой момент, невзирая на дружбу. Этакий журналистскийвариант киллера.

Эрендира была в длинном обтягивающем светлом платье, струдом вместившем ее телеса. Она недовольно огляделась. Заметив стоявших вместеРуиса Мачадо и Тургута Шекера, небрежно кивнула им и прошла дальше, даже незадержавшись, чтобы поздороваться. Оба ювелира посмотрели на нее с явнымнеодобрением. Шекер процедил сквозь зубы какое-то ругательство.

Дронго, которому понадобилось взять еще хлеба, как разпроходил мимо и стал свидетелем того, как Шекер и Мачадо обменялись мнениями обэтой особе.

Мачадо был испанцем, а турок, живший в Германии, кромесвоего родного языка, знал еще и немецкий. Но говорили они на английском,которым владели оба.

— Я бы задушил эту дрянь, — злобно произнес турок, — как онасмеет здесь появляться!

— Все-таки ее кто-нибудь в конце концов убьет, — согласилсяМачадо.

Взяв булочку, Дронго повернулся, чтобы пройти к своемустолику. И услышал, как Эрендира Вигон громко приветствует высокого мужчину содутловатым лицом и крупными, слегка вытаращенными глазами.

— Здравствуйте, Фил! Я думала, вы не приедете.

— Тише, — одернул ее мужчина, — не нужно так кричать. Яхотел сохранить инкогнито.

— Какое инкогнито, — громко рассмеялась женщина, — весь мирзнает мистера Фила Геддеса в лицо. Вы ведь самый известный журналист в Лондоне.И все знают, как вы не любите Рочберга.

— Не кричите, — снова попросил ее Геддес, — при чем тутРочберг? Я собираюсь писать о новой коллекции Пабло Карраско.

— Думаете, что сумеете меня обскакать? — спросила ЭрендираВигон. — Ничего у вас не выйдет, Фил, — здесь моя территория.

— Не собираюсь с вами спорить, — отмахнулся Геддес. — На наси так уже смотрят. Держитесь от меня подальше — не нужно привлекать ко мневнимание. — Он взял тарелку и быстро отошел в сторону от журналистки.

— Хам, — гневно произнесла она, направляясь в другой конецзала, — какой хам!

Дронго вернулся к своему столику. Карраско уже успелпоздороваться со всеми прибывшими и приступил наконец к завтраку. Галиндососредоточенно ел свою яичницу.

— Интересная компания у вас подобралась, — заметил Дронго,усаживаясь рядом.

— Верно, — хмуро согласился Карраско, — но я приглашал дляучастия в презентации только ювелиров. А журналисты сами выбрали меня вкачестве объекта для наблюдений. — Он с раздражением швырнул салфетку настолик.

Галиндо, не поднимая глаз, продолжал есть.

Внимание Дронго привлек стоявший в дверях уже знакомый емумолодой человек лет двадцати пяти. Он искал кого-то глазами, оглядывая всехнаходившихся в ресторане. Карраско, которого, по-видимому, и искал молодойчеловек, заметил его первым. Нахмурившись еще больше, он поднялся и пошел емунавстречу. Тот сделал по направлению к ювелиру несколько шагов.

— Я запретил тебе здесь появляться, — гневно сказалКарраско, — ты нарушил мой запрет.

— Извини меня, — тонкие губы молодого человека задрожали.

— Пойдем отсюда, — приказал Карраско, оглядываясь посторонам, — быстро. Поговорим позже. Иди за мной, я покажу тебе твой номер.

Молодой человек тяжело вздохнул и поплелся следом заювелиром.

— Все-таки он приехал сюда без разрешения Пабло Карраско, —возмутился Галиндо, — интересно, где он ночевал. Вчера вечером он, видно, нерешился показаться в отеле. А утром набрался наглости и заявился прямо сюда.