Где лежит море? - Юрг Шубигер

Морские нимфы, дочери морского бога, живут в недрах моря, а также в мифах. Морские ангелы — это такие акулы. Их плавники похожи на крылья. Они встречаются редко. Морские улитки значительно больше распространены.

Дом морской улитки прочнее, чем у живущей на суше, но не менее тесный. Морская улитка его целиком заполняет собою, как банку — консервы. В нем нет места для стула, чтобы присесть, и для постели, чтобы прилечь. Вот почему улитка не знает, сидит она или лежит. Слава богу, что этот вопрос не задает ей никто.

Дома улитка не ощущает себя одинокой, дом для нее — безопасность. Если ж она пожелает общаться с друзьями, то выйдет наружу.

Улитка не может покинуть свой дом в воскресенье и вернуться попозже. Или уехать на лето в деревню. Иль сбегать за свежей газетой. Повсюду придется ей дом волочить на себе. Налегке она жить не умеет.

Морской конек не участвует в скачках, морские ежи не пьют молочко, морские коты не умеют мурлыкать, морские свинки живут рядом с нами, а вовсе не в море. Попробуй-ка в этом во всем разберись!

Еще бывают морские собачки, морские зайцы, морской леопард, морские иглы, морские тюльпаны, морские финики, морской виноград, морские черти, морские драконы, морские дьяволы, морская трава, морская трава, морская трава.

В Палермо родилась одна девочка, которая с самого рождения знала все числа, даже самые-пресамые большие. Не успела она появиться на свет, как они сразу же ей понадобились. Девочка считала все, что было вокруг. Один — это акушерка, два — это кровать, три — это мама, четыре — свет и удивление, пять — воздух, шесть — прохлада на влажной коже, семь — теплое полотенце, восемь — рев мотоцикла за окном, девять — собственный рев, десять — тишина, одиннадцать — голод, двенадцать — грудь матери, тринадцать — молоко и радость, четырнадцать — голос матери, пятнадцать — другая грудь, шестнадцать — странное ощущение от отрыжки. Номера с 211-го по 215-й заняли разные тети, 216 — их громкие поздравления, 217 — тошнота.

То и дело появлялись уже знакомые вещи, которые больше не нужно было пересчитывать. Например, девять, двенадцать и четырнадцать. Под 218-м номером пришла бабушка, под 219-м — другая бабушка. Папе был присвоен номер 321. А точнее — доброму папе. Сердитый папа появился намного позднее, и номер у него был значительно больше. Когда девочка наконец уснула, она уже дошла до номера 587, которым стали очки медсестры. А сон-то она посчитать и забыла.

Девочка и дальше объяснялась числами, как другие словами. Иначе говорить она так и не научилась. Папа и мама знали, что означают номера 3 и 321 и что 7 533 828 — это пицца. Так что им не из-за чего было беспокоиться. Девочку тоже все устраивало. И никто и не думал огорчаться оттого, что она не знает своего имени. Так что совершенно непонятно, как же ее все-таки звали. Наверное, никак и не звали. Ее темная хорошенькая головка, забитая разными числами, появилась на свет, а потом снова исчезла.

Больше всего ей нравилось размышлять о нуле, о самом первом числе, о начале всего, о том, что было до акушерки. Ноль так и остался без применения. Он был пустым и круглым, как глаз, который днем и ночью открыт.

Всем месяцам живется очень одиноко. Ведь хотя их и двенадцать, встречаются они только по двое, к тому же ночью, в полной темноте. Эта встреча заканчивается так быстро, что они едва успевают поздороваться. Так что время от времени кто-нибудь из них выражает желание встретиться всем вместе в тихой, спокойной обстановке. И между месяцами разворачивается активная переписка. Но беда в том, что им никак не удается договориться о времени, которое бы всех устроило. Одному слишком жарко летом, другому слишком холодно зимой, третьему хочется собрать подснежников, которые цветут весной, четвертому — запустить воздушного змея, а это, что ни говори, приятней делать осенью. В общем, боюсь, что так они никогда не договорятся.

Раньше был еще и тринадцатый месяц под названием Квимбер. Говорят, что однажды он опоздал, и его очередь прошла. То ли у него случилась авария по дороге, то ли он грипп подхватил, то ли еще что-то, почем я знаю. Только когда он наконец приехал, наступил уже Январь.

В Гамбурге жила одна девочка, которую звали Лора. И вот однажды вечером с портфелем в руках она шла под дождем по мосту на занятия музыкой и думала о том о сем. Чтобы ей лучше думалось, Лора остановилась. И, облокотившись о мокрые перила, она сказала сама себе:

— Вот я, с портфелем в руках, иду на занятия музыкой по этому мосту, а время уже позднее и в Гамбурге идет дождь. Я девочка, которую зовут Лора и которая думает о том о сем. Так-то.

И Лора пошла дальше.

А позднее она говорила своей учительнице музыки: «Девочка может промокнуть под дождем. Имя же ее, напротив, остается сухим».

Ее маленький брат только что стал одеваться. Он натянул штаны… и вдруг уселся на краешек кровати.

— Что случилось? — спросила она.