Хлеб с порохом - Борис Цеханович

Еще когда я подходил к остановке, то обратил внимание на фашистскую каску, которая была закреплена на броне одного из БТР.

– Откуда она у тебя?

– Да это во время боев, в Грозном, грохнули одного духа, он в ней и бегал.

Мы разошлись. Явлинский повел своих на новые позиции, а я отправился к себе и попробовал заняться делами, но у меня не выходила из головы немецкая каска, и я все думал, как бы ее выпросить себе.

Сразу после обеда я отлил в отдельную бутылку коньяк, налил в другую емкость еще пять литров коньяка и отправился с визитом к старшему лейтенанту Явлинскому. Здесь я немного схитрил. Выставил на стол бутылку коньяка, а когда мы обсудили за столом все вопросы взаимодействия в случае нападения боевиков на меня или на него, я подарил ему еще пять литров коньяка от себя. Витька обрадовался, но с огорчением констатировал, что ему нечего подарить в ответ. И тут я горячо заговорил:

– Витя, подари мне каску, она тебе на фиг не нужна. Или вы ее потеряете, или твой боец какой-нибудь сопрет ее и увезет на дембель. Дома похвастается с неделю да и продаст за бутылку такому же балбесу. А я коллекционер, и у меня этого фашистского имущества полно. У меня она не пропадет и будет как память о совместных боевых действиях.

Явлинский заколебался, но из разговора с ним я уже знал, что снабжение боеприпасами у них налажено плохо, и когда я ему пообещал, что дам еще десять огнеметов и с другими боеприпасами у него проблем не будет, – он сдался. Солдат принес каску, и я ее надел: она была как будто на меня сделана, так удобно села на голову.

– Видишь, сзади дырочка от пули – это дух, когда от нас убегал, пулю в затылок получил.

Снял каску с головы и стал ее разглядывать. Темно-зеленая «родная» краска, на которой слева нанесен общевойсковой армейский знак – орел с зажатой в когтях свастикой. Подтулейные устройства тоже «родные»: на коже видно тиснение – изготовлено в 1940 году.

– Витя, я тебе за эту каску в любом вопросе помогу, – с чувством произнес я.

…Для меня наступили тяжелые дни. Солдаты нашли выход на коньяк, и в батарее то в одном взводе, то в другом начались пьянки. Если во взводе, который был со мной в одной землянке, бойцы остерегались выпивать, то в остальных двух взводах пили, не стесняясь командиров взводов. Особенно тяжелая обстановка в этом плане сложилась в третьем взводе. Лейтенант Мишкин и так был слабоват, а сейчас он вообще не пользовался авторитетом у солдат, и во взводе «рулили» пулеметчик Акуловский и командир машины Рубцов. Чтобы как-то разделить солдат третьего взвода, я стал посылать на сопровождение колонн в Моздок БРДМ командира взвода и с ним несколько его солдат. После этого обстановка во взводе немного стабилизировалась. Но залихорадило второй взвод. Причем до такой степени, что мне пришлось их снять с позиции раньше времени и поселить с собой. Командир взвода Коровин не смог справиться с ситуацией:

– А что я могу сделать, товарищ майор? Не могу остановить пьянку…

Когда я их поселил с собой, вроде бы накал страстей сбил. Солдаты опасались пить при мне, но продолжали пить втихую и приходили в землянку уже датые. Правда, вели себя при этом тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, но я прекрасно видел их пьяные рожи.

Передали по радиостанции, чтобы я прибыл в штаб и забрал отца моего водителя рядового Большакова. Мы быстро переговорили и отправились назад в батарею. Вещей у него было немного, и ничего нам не мешало идти и разговаривать. Я рассказал о батарее, о его сыне. Попросил его выступить перед солдатами, особенно акцентируя на том, что употреблять спиртные напитки нельзя. По-отцовски выступить. Но, честно говоря, я не был уверен, что он сумеет найти такие слова, чтобы они задели солдат за душу. Был он невысокого роста, какой-то тихий, неуверенный. Хотя, с другой стороны, то, что он доехал сюда из Бурятии, минуя все препятствия и препоны, добрался до сына, показывало достаточно сильный характер. Что ж, посмотрим, испытаем его.

Я не стал мешать встрече отца и сына, которые обнялись, а через несколько минут вокруг них собралось большинство солдат батареи, чтобы пообщаться с земляком. Целый день они сидели в окружении солдат и угощались привезенными отцом продуктами, потом солдаты угощали его трофейными разносолами, и я опасался, как бы это не переросло в обычную пьянку. Но все прошло нормально.

После проведенного мною совещания в батарее я пригласил Григория Ивановича Большакова за наш стол и там в свою очередь угостил его, но уже с употреблением трофейного коньяка. Большаков выпил граммов сто и больше не стал пить.

– Григорий Иванович, вы в армии служили?

– Да, на Балтийском флоте службу проходил. Больше двадцати пяти лет прошло, а до сих пор помню.

– Вот сейчас еще лучше вспомните, – я взял со своей кровати автомат и ремень с подсумками под магазины. Все это было заранее по моему приказу подготовлено старшиной. Пододвинул к нему списки закрепления оружия и по мерам безопасности. – Распишитесь за автомат, за меры безопасности и вперед.

Большаков неуверенно хохотнул:

– Не понял, Борис Геннадьевич.

– Да, да, Григорий Иванович. Здесь война, и каждый должен свою лепту вносить. Ваш сын с двадцати трех до трех часов ночи заступает на ночное патрулирование района расположения. Вот и вы тоже с ним заступите. Я, командир батареи, тоже в 23 часа заступаю на патрулирование, но только, в отличие от солдат, до пяти часов утра. И так каждую ночь. Расписывайтесь и получайте.

Большаков-старший еще раз взглянул на меня, а потом решительно пододвинул к себе ведомость и расписался:

– Ну, вернусь домой, рассказов-то будет, но, наверно, никто и не поверит, – взял автомат и вернулся к сыну на нары.

Ночью первый батальон тихонько выдвинулся вперед и без шума занял позиции боевиков на перекрестке дорог Шали – Старые Атаги. После двухдневных наблюдений его командир Будулаев установил, что на ночь боевики, а это были в основном жители Старых Атагов, скрытно оставляют позиции и уходят ночевать домой. А рано утром, по темноте, возвращаются и занимают свои позиции. Этим и воспользовался командир первого батальона. Рано утром, когда сонные боевики приехали на позиции, они были мгновенно уничтожены, а один из них захвачен в плен. Так получилось, что боевика после допроса по каким-то соображениям не расстреляли. А днем я встретился в штабе с Будулаевым, он рассказал мне, что два часа тому назад из Старых Атагов, под белым флагом, пришла жена живого боевика. Шустрая баба: сначала со скандалом наехала на командира батальона, а потом обругала всех и предложила обменять своего мужа на пленного солдата. Будулаев согласился, но выставил условие – если завтра в 11.00 солдата на перекрестке не будет, в 11.01 ее муж будет расстрелян прямо на перекрестке. На том и разошлись.

Интересно, что завтра будет? Сумеет она найти пленного и вовремя привести солдата? Завтра все узнаю.

Пришел в батарею, а там опять солдаты датые бродят. Блин, что делать, прямо не знаю. После обеда Кирьянов притащил сломанный пулемет. Его пехота сдала на склад, так как во время боя в ствольную коробку попали пули и рваные края пробоины якобы мешают ведению огня.