Хлеб с порохом - Борис Цеханович

Кирьянов радостно суетился вокруг пулемета:

– Борис Геннадьевич, вранье, что боевики попали в пулемет. Смотрите, пули вот как вышли. Пехота сама, видать, пьяная и прострелила ствольную коробку. Наверно, пулеметчику надоело с ним бегать и захотелось автомат получить. Сейчас мы напильником вот здесь подточим, и у нас в батарее будет свой пулемет.

Через два часа, действительно, пулемет был готов к боевому применению. Мы тут же его испытали. Хорошая машинка. Особенно мне нравилось, когда он вел длинную очередь: как часики работал пулемет – ровненько.

На утреннем совещании командир сказал, что завтра приезжает с гуманитарной помощью комитет солдатских матерей из Бурятии. Поэтому солдат нужно привести в порядок: помыть, если есть возможность, переодеть в чистое обмундирование. Сформировать колонну, которая уйдет через два часа в Моздок за гуманитаркой и делегацией.

Целый день в батарее, да и не только в батарее все чистились и приводили себя в порядок. Но и потихоньку попивали спиртное. Целый день я шарился по батарее, но найти спиртное не смог. Днем отправил замполита на коньячный завод привезти оттуда сахара, а то он у нас был на исходе. Первый батальон оттуда уже ушел, и там лазили все кому не лень. Правда, коньяка уже не было: частью его выпили, частью вылили на землю, но разжиться кое-чем еще можно было. И в этот раз замполит приехал с богатой добычей. Привез он мешок сахара, в больших бутылях литров двести экстракта кока-колы и четыреста трехлитровых банок вина «Анапа». Все это перенесли в землянку: сахар и кока-колу поровну разделил между взводами.

Так как с питьевой водой у нас была напряженка, то солдатам я сказал, что каждый день утром, в обед и ужин сам лично буду разливать в кружки вино, чтобы его пили вместо воды. Я думаю, что это не является большим нарушением и не такой уж большой дозой, чтобы солдаты опьянели. Мое решение было встречено одобрительным гулом. Довольные тем, что мы теперь с сахаром, спустились в землянку и решили попить кофе. Вода согрелась быстро, и я на правах старшего первым набухал в аппетитно пахнувший напиток несколько ложек сахара. Размешал его и сделал первый большой глоток. От кислятины у меня свело скулы, но я уже успел проглотить жидкость.

– Алексей Иванович, – возопил я, отдышавшись и придя в себя, – ты чего привез? Это же лимонная кислота.

Кирьянов и Карпук, с испугом наблюдавшие за моей реакцией на кофе, одновременно сделали из своих кружек по маленькому и осторожному глотку. Тут же заплевались и облегченно перевели дух.

– Борис Геннадьевич, а я-то подумал, что отраву привез или какие-нибудь химикаты. Испугался. Там этих мешков навалом лежало, но точно были и с сахаром. Наверно, я спутал, но я сейчас смотаюсь и возьму сахар.

Мы засмеялись, услышав мат и смех от костра, на котором солдаты тоже готовили себе кофе.

Замполит опять укатил на коньячный завод и через час привез по мешку сахара на каждый взвод.

Вечером я пораньше пришел на совещание и остался ждать Будулаева на стоянке машин. Только он подъехал, как я подскочил к нему:

– Виталя, ну что? Давай рассказывай, сумела чеченка привести пленного солдата?

– Боря, представляешь, крутанулась баба. За ночь собрала две тысячи долларов у родни. Пошла к тем, у кого были пленные солдаты. Купила одного. Причем выбрала самого целого. Солдат оказался из 245-го полка, и в плен его взяли три дня тому назад. Вот он и рассказал, что его просто изуродовать не успели: взяли в плен и всего несколько раз избили, выбили только передние зубы, а тут его и купили. Других вообще искалечили. Ребра переломаны, яйца отбиты или вообще их нету – кастрировали. Как только рассвело, она солдата и привела. Мы вывели чеченца на перекресток, вышибли ему передние зубы, чтоб все поровну и по-честному было, и отпустили. Только предупредили, если опять попадется, то расстреляем на месте.

Наступил день приезда делегации из Бурятии. В двенадцать часов дня мимо нашего расположения медленно проехала колонна машин с гуманитарной помощью, отправленная за ней в Моздок. Солдаты радостными криками встретили ее и махали руками женщинам, сидящим в кабинах машин. Настроение у всех в батарее было праздничное, как в Новый год.

Я подал команду на построение батареи. Послал на позиции, чтобы командиры взводов оставили дежурные расчеты, а с остальными солдатами пришли на построение.

Батарея построилась, и я прошелся вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица солдат. Осмотр только подтвердил мое предположение: половина батареи была пьяна. Но солдаты, встречаясь взглядом со мной, приободрялись и старались показать себя трезвыми. Лишь рядовой Кушмелев вызывающе и насмешливо смотрел на меня, даже не стараясь скрыть опьянение: типа, ну что, комбат, а мы опять пьяные, и что бы ты тут ни говорил, ничего с этим ты не поделаешь.

Неприкрытая насмешка солдата еще больше разозлила меня:

– Рядовой Кушмелев, выйти из строя. Постойте здесь, товарищ солдат, и послушайте командира батареи.

Солдат вышел и продолжал насмешливо, но уже и снисходительно улыбаясь, наблюдать за мной.

Я начал говорить, и чем больше говорил, тем больше горячился. Горячился от того, что видел, как мои слова не могли пробиться к душам солдат. Видел их непроницаемые лица. Никакого раскаяния от того, что они пьяны, что комбат мечется и бесится от бессилия изменить положение вещей. Кушмелев все откровеннее ухмылялся, наблюдая за моими метаньями вдоль строя. Я внезапно остановился напротив него и вперил свой бешеный взор в его наглые глаза. Он выдержал мой взгляд, и торжествующая улыбка еще больше раздвинула его губы. Это стало последней каплей в чаше моего терпения. Я шагнул вперед, резким движением поднял руки и большие пальцы обеих рук вогнал в уголки рта, растянув в разные стороны губы до предела. Увидев дрогнувшие в испуге глаза солдата, я зарычал ему в лицо:

– Сучонок, комбат бегает перед строем, рвет свое сердце, пытаясь достучаться до вас. А ты ухмыляешься здесь. Только попробуй еще раз ухмыльнуться, и я тебе рот до ушей разорву. Ты что, сука, думаешь, что я развлекаюсь здесь перед строем? Мне приятно это делать? Да я заколебался работать с вами.

Я замолчал, переводя дух, но не отрывая взгляда от глаз солдата. Потом, совершенно не думая о последствиях, резко и сильно ударил Кушмелева головой в лоб. Удар был такой силы, что у меня на несколько секунд все поплыло перед глазами, но это состояние быстро прошло. У Кушмелева от удара кокардой моей шапки рассекло кожу на лбу, и оттуда обильно пошла кровь. Взгляд у него затуманился, но насмешки уже не было, а только один страх. Я выдернул пальцы изо рта солдата, злость мгновенно улетучилась, осталась только усталость:

– Что хотите думайте обо мне, но с пьянкой в батарее я буду бороться. С этого момента я в батарее объявляю сухой закон. И начинаю с себя. Старший лейтенант Кирьянов, притащите сюда мой коньяк.

Через две минуты две двадцатилитровые канистры с коньяком стояли рядом со мной. Я открыл их и ударом ноги опрокинул на землю. В воздухе резко запахло спиртным, и пахучая жидкость начала бурно выливаться на землю. Я вытряхнул последние капли из канистр.