Профессор, поправьте очки! - Дмитрий Стрешнев

– -Курят, подлецы,-скорбно согласился Чикильдеев.-Хоть кол на голове теши!

– -Если не будете оба следить – всю выставку разгоню! Составлю акт, выставлю на мороз и двери запру!

По сценарию пьесы Чикильдеев должен был, прижав руку к сердцу, сказать что-нибудь вроде: "Будем следить" или "Прижмем чертовых курильщиков", но он не удержался:

– -Какой же мороз, весна на дворе.

– -Это я фигурально,-неожиданно мирно сказал Спичкис и снова загремел:--А почему начальника пожарной охраны нет? Ему сообщили, что я вызывал?!

Легкий бриз от зашевелившихся тел прошел по кабинету. Борьба перемещалась в высшие сферы. Начальник пожарной охраны, хотя и сидел в Доме, подчинялся совсем другому ведомству с грубым названием Госпожарнадзор и всячески старался это подчеркнуть. Спичкис, наоборот, всячески старался это зачеркнуть. Он стал нервно тыкать в клавиши селектора.

– -Света! Ты брандмейстера приглашала?

– -Разумеется!-оскорбилась в динамике секретарша.

– -Ну-ка соедини меня с ним!

По кабинету прошла еще одна еле ощутимая волна оживления. Забиженский перестал розоветь и даже довольно непринужденным жестом почесал себе за ухом.

– -Пожарная охрана слушает,-буркнуло в селекторе.

– -Момзяков, почему тебя у меня нет?

– -А почему я должен у тебя быть?-так же мрачно отозвался голос.

– -Потому что кончается на "у"! Мозги растопырь!-сказал Спичкис.- Тебе о совещании не сообщали?

Человек посторонний подумал бы сгоряча, что после этих слов начальник пожарной охраны моментально прервет связь и прибежит в кабинет с пожарным топором, но ах, как бы он ошибся! Голос Момзякова не только не исчез из селектора, но и заметно оживился. Очевидно обоим участникам беседа доставляла какое-то таинственное удовольствие.

– -А что я забыл на твоем совещании? С тобой разговаривать – всё равно, что музыку в ушанке слушать!

– -Напрасно, Момзяков! Я бы, к примеру, с удовольствием послушал: почему пожарная лестница номер восемь не заперта?

– -Не свисти! Прапорщик пожарной службы Гусакова утром делала обход – всё было в порядке.

– -Момзяков! Пусть твоя прапорщица очки оденет!

– -Она их носит, не снимая. А за замки на дверях я не отвечаю.

– -Ты у нас ни за что не отвечаешь!

Прокричав эти слова, Спичкис отрубил селектор, и все, кто был в кабинете (кроме экспошармовца Чикильдеева, разумеется), снова помертвели под его взглядом.

– -Где он? Где хозяйственник??

– -Я,-просочился несмелый голос.

– -Почему нет замка на восьмой лестнице?

– -Так ведь не мой же сектор…

– -Пиши увольнительную!.. Где производственный отдел?

– -Тут…

Видя, что самое интересное позади, Сева воспользовался всеобщим параличом и, скороговоркой сообщив, что не будет больше мешать своим присутствием, покинул кабинет. Он уже не видел, как Спичкису несли инструкции и подшивки распоряжений, как их листали самые разные пальцы, и как те же пальцы елозили по запутанным планам с непонятными обозначениями, вроде: "h мрам.колон.", "Л-К 9000", "А22 повесочн.". А между тем, если бы Сева задержался в кабинете у главного администратора, то он бы услышал кое-что весьма интересное для себя. А именно – содержащееся в следующих словах хозяина кабинета:

– -Завтра в десять утра объявляю совещание. А то некоторые хитромудрые, я гляжу, разучились писать увольнительные!.. Повестка дня: об укреплении общей дисциплины и ответственности за пожарную лестницу номер восемь, ведущую… хм… куда ведущую? Ага. В зал "Б" ведущую!

Но Сева, увы, этого уже не слышал.

Меньше чем через час в зале "Б" произошли разительные перемены. Жужжащее и стучащее племя монтажников исчезло, а светильники, которые они развешивали на блестящих фермах, били ярким светом, куда им положено: в коробки стендов и в большие красивые вывески над ними, соблазняющие загадочными названиями: "Лавка чудес", "Изящный подарок", "Царский клад"… И, разумеется, были "Дары предков" и "Тьма веков". Последняя вывеска скромно смотрела из дальнего угла, где располагались задворки "Антик-шоу": здесь болталась на стене какая-то невыразительная занавеска, а дальше заманчиво вылезал бок буфетной стойки, к которой официанты подносили на тарелках пирамиды бутербродов и эклеров.

У всех входов и выходов, ведущих в зал "Б" и из него, к этому времени появились фигуры, одетые во что-то вроде черных спецовок и стриженные под воспитанников детского дома – орлы Сковородного из фирмы «Русские церберы». Напряженные, как члены, они следили за перемещением людей без вещей и людей с вещами. И с какими вещами!

…Люстра периода Директории, Франция, конец XVIII века, 25 тысяч долларов; часы каминные скульптора Томира золоченой бронзы, 35 тысяч долларов; ваза стеклянная, роспись золотом, XIX век, 45 тысяч долларов…

В проходах росли горы пустых коробок и мятой бумаги, обрывки веревок цеплялись за ноги. Среди всего этого великолепного безобразия там и тут мелькал Сева Чикильдеев, недаром заработавший у экспошармовцев ласковое прозвище "бешеный таракан".

Разумеется, появление владельца и директора "Тьмы веков" осталось в памяти отдельным эпизодом. Петр Кирсанович Шалтай объявился перед самым открытием "Антик-шоу", когда, благодаря стараниям тети Маши, проходы между стендами уже сияли чистотой, а по бокам всюду было тесно от обилия картин, мебели, ковров, витрин с фарфором и серебром. На сей раз Шалтай был, слава богу, не в лыжной куртке, а во вполне приличном костюме. В руках он нес средних размеров чемодан, с какими в свое время гвардейские офицеры возвращались после службы в окрестностях Вены или дружественной Праги. Непонятная сила подтащила Севу к обладателю десяти метров выставочной площади, хотя обычно таким скромным участникам доставалась соответствующая доля его администраторского рвения.

– - Добро пожаловать, Петр Кирсанович! Как вам наша выставка?

– -Ничего особенного. Они ещё белье с чердаков воровали, когда я уже антиквариатом занимался.

– - А где же ваша экспозиция? Может быть нужны рабочие? Повесчики?

– -Всё здесь,-лаконично ответил Шалтай.

На чемодан он даже не взглянул, но и без того было понятно, что он имел в виду именно содержание этого чудовища из фанеры, оклеенного синей тканью. Влекомый всё той же необъяснимой силой, Сева проводил Шалтая до его угла и ответил на несколько стандартных вопросов (это что? это зачем? почему эта лампочка светит вот сюда?). Он уже полагал, что его долг в отношении "Тьмы веков" исполнен, но антиквар вдруг схватил его за локоть и спросил, указывая чемоданом на рыжую занавеску:

– -А там что?

Сева отодвинул материю – за ней обнаружилась дверь из толстого стекла, полустертые буквы на которой силились сообщить: