Мой любимый враг - Рита Навьер

Вот такой вышла моя первая ночь в родном доме. И за минувшую неделю он трижды напивался, а затем дебоширил. Уж лучше бы я до конца школы осталась с его сестрой.

Не скажу, что с тётей Валей жилось безмятежно, но уж точно лучше, чем с ним. Она, во всяком случае, не пила и не скандалила среди ночи. Доставала меня, конечно, адски, пилила за всё, попрекала каждым куском, концерты устраивала, но за столько лет я научилась пропускать ее слова мимо ушей, а драматические выступления – игнорировать.

А с отцом – честное слово, как на пороховой бочке. Меня он, правда, не трогал, но, может, я ему просто не попадалась под горячую руку. Я ведь сижу в своей комнате и носа не высовываю, когда он пьяный, но в душе умираю от страха.

И всё-таки как хорошо, просто замечательно, что именно сегодня, сейчас его нет дома. Пусть хотя бы ещё немножко продлится это волнующее и приятное ощущение. Я тронула губы и мечтательно улыбнулась. Боже, Славка меня поцеловал…

Строго говоря, я не очень поняла, какой он был, этот поцелуй. Слишком внезапно и быстро всё случилось, я и сообразить не успела, но сам факт… само осознание, что мальчик, который нравится, поцеловал меня… от этого голова кружилась и губы сами собой растягивались в блаженной улыбке.

Окрыленная, я перемыла всю посуду и уселась за уроки. И, что примечательно, за каких-то полтора часа, сделала почти всё, что задали.

Отец заявился домой около полуночи, один, но снова пьяный. И злой. С порога начал кричать, материться на кого-то. Я закрылась в комнате на замок – спасибо прежним жильцам, которые зачем-то его сюда врезали. Хотя, конечно, если отцу взбредет в голову ко мне ворваться, он и дверь выбьет запросто. Но пока обходилось.

На кого злился и полночи орал отец – я не поняла. Ко мне он, слава богу, не лез, но и уснуть не давал. И плевать он хотел, что мне завтра рано в школу, что у меня семь уроков, что с таким дефицитом сна я долго попросту не выдержу…

– Ларионова, а ты почему не переодеваешься? – выловил меня в коридоре Алексей Витальевич, физрук.

В народе – Алеша Попович. Хотя богатырского в нём только имя. А сам он мелкий, щуплый и противный. Молодой совсем, но уже лысеющий. Я его терпеть не могу за то, что вечно пялится на нас, чуть ли не облизываясь, и постоянно отпускает сомнительные шуточки.

Правда, некоторым нашим девчонкам эта его манера нравится. Они даже на физ-ру специально пуш-ап надевают и футболки в обтяг. И в ответ на все тупые шутки Поповича только хихикают, как дуры. А за глаза обсуждают его губы – они у него точь-в-точь как у Тома Харди.

«Ах, Алёшины губы прямо созданы для поцелуев».

Бррр…

Я люблю физкультуру, нормативы для меня как семечки, но от физрука с души воротит. Ненавижу таких – несерьезных, слащаво-сальных, с полуподкатами…

Я даже пару раз с ним поругалась.

Первый раз – прошлой зимой, ещё в десятом классе. Попович «пошутил» надо мной и Зеленцовой. Гадко пошутил, как по мне.

Мы играли на уроке в волейбол с девчонками из десятого «А». Наша команда вела, но с маленьким отрывом. Мы все были на взводе, боялись продуть. Потому что проиграть кому другому – ещё ладно, но ашкам… Ни за что! Те и так мнят себя высшей кастой. В общем, борьба шла ожесточенная.

И вот – самый ответственный момент: контрольный мяч, моя подача. От волнения я ударила по мячу со всей дури и уже сочла, что перестаралась – он уйдет в аут, но нет: мяч приземлился буквально на линии поля. Мы победили.

Наши от радости принялись скакать, кричать «ура», ну, как обычно бывает. Ашки с недовольными физиономиями быстренько слиняли из спортзала. А Женька Зеленцова подлетела ко мне с воплями, стиснула в объятьях и чмокнула в щеку, по-дружески, естественно. Мы ведь лучшие подруги… были на тот момент.

И наш физрук вдруг выдал: «Девчата, остыньте, оставьте свои бурные страсти на потом, пока у пацанов не задымилось». И это всё с такой улыбочкой мерзкой.

Ну и я ему со злости: «Вы – дурак? Что за намеки?».

Попович сразу съехал, мол, шуток не догоняю, и вообще каждый судит по мере своей испорченности, потому что он ничего такого не имел в виду, а всего лишь призывал нас к порядку.

И наши девки туда же: «Ну чего ты, чего? На людей бросаешься! Алексей Витальевич форева!».

Ну а второй раз мы схлестнулись уже в этом году, в начале сентября. Попович страховал нас во время упражнений на брусьях. И мне показалось, что он слишком увлекся, придерживая меня. Я на пол спрыгнула, а он ладонь с моей спины так и не убрал. И даже сквозь ткань футболки она мне показалась противно-влажной.

Может, это и правда ерунда. Может, у меня разыгралось воображение – ведь обычно он кроме пошловатых шуток ничего себе не позволял – но я подобное просто на дух не переношу. С трудом терплю даже нечаянные прикосновения чужих людей, а уж тех, кто мне неприятен…

Вот я и вспыхнула: «Руку уберите! Нечего меня трогать!».

Он страшно оскорбился, заявил, что у меня паранойя, а он всего лишь соблюдает технику безопасности, потому что отвечает за нас головой.

С тех пор все девчонки у него Марины, Ксюши, Наташи, Ани и даже Анечки, а я – Ларионова.

– Почему не переодеваешься, спрашиваю? – повторил свой вопрос физрук.

– У меня голова болит, – не краснея, соврала я и для правдоподобности поморщилась.

– Такая маленькая, а уже голова болит, – хмыкнул он двусмысленно. – Ладно, Ларионова, гуляй. В следующий раз за пропуск без справки будешь драить у меня спортзал.

Голова у меня не болит, но чувствую я себя все равно погано. Спасибо отцу, который вчера так всю ночь и выступал, и затих только под утро.

Первый урок я клевала носом, даже многозначительные взгляды Гольца меня не бодрили. Кое-как досидела до звонка. А уж бегать и скакать по свистку я тем более не в состоянии.

Я поднялась на верхний этаж и ушла в самый конец коридора, чтобы случайно не попасться на глаза завучу, директрисе или классной. Устроилась на подоконнике, привалившись спиной к стеклу, теплому от сентябрьского солнца.

В коридоре было так пусто и тихо, если не считать еле слышный монотонный бубнеж учителей из ближайших кабинетов. Я сомкнула отяжелевшие веки, лишь на секунду, просто захотелось дать уставшим глазам короткий отдых…

Меня словно качало на волнах, нежно окутывало вязким, теплым туманом. Так хорошо, так спокойно…

Но затем что-то стало мешать, точно жужжание назойливой мухи. Нескольких мух. Черт… Чужой смех – вот что это такое. Он грубо ворвался в мой сон и разогнал истому. Вздрогнув, я открыла глаза.

Спросонья не сразу сообразила, где я и почему меня окружили парни из 11 «А». И не просто окружили. Они хохотали надо мной. В голос, безудержно, издевательски.

Только один из них не смеялся. Незнакомый блондин. Стоял чуть в сторонке с надменной скучающей физиономией, подпирал плечом стенку, заложив руки в карманы узких серых брюк. И взирал он то на меня, то на пацанов с выражением «господи, какая тоска».