Икона по воле случая - Айрис Апфель

Стиль – это ОТНОШЕНИЕ, ОТНОШЕНИЕ И ЕЩЕ РАЗ ОТНОШЕНИЕ.

Стиль – это не дорогие вещи. Вы можете тратить огромные суммы на одежду и тем не менее не иметь стиля. Можно нарядиться по последнему слову моды, найти туфли за десятки тысяч долларов, разодеться в пух и прах – и стать похожей на новогоднюю елку.

Дело не в том, что на вас надето, а в том, КАК ВЫ ЭТО НОСИТЕ.

Браслеты за несколько долларов я ношу с таким же удовольствием, как и драгоценности: мне нравится сочетать несочетаемое, совмещать вещи по зову сердца. Если слишком рьяно броситься на поиски собственного стиля, выглядеть естественно просто не получится. Когда смотришь на такого человека, кажется, что он надел маскарадный костюм и вещи производят более яркое впечатление, чем их хозяин. Внутреннее напряжение не даст правильно себя преподнести даже в самом идеальном наряде. Если вы чувствуете себя именно так – бросайте это дело. Лучше быть счастливым, чем хорошо одетым.

НАВЕРНОЕ, ЭТО ПЕРЕДАЛОСЬ МНЕ ПО НАСЛЕДСТВУ.

ОНА ПРЕПОДАЛА МНЕ простой и в то же время бесценный урок. Она всегда говорила: если вложиться в несколько добротно сделанных вещей из отличных тканей – например, в то же маленькое черное платье – и купить к ним аксессуары, у тебя в руках окажется миллион разных нарядов.

Я всегда следовала этому совету; возможно, кому-то покажется, что временами перегибала палку, но я одеваюсь для себя и никогда не задумываюсь, кто и что об этом подумает.

Я БЫЛА ОДНОЙ ИЗ ПЕРВЫХ женщин, которые стали носить джинсы. Обожаю их, никогда от них не устаю. Когда в 1940-х я училась в колледже в Висконсине, женщина не могла, как сегодня, покупать себе джинсы. Они не были модными. Они продавались только в магазинах рабочей одежды и только на мужчин с габаритами Пола Баньяна[2]. Найти размер поменьше было невозможно – на меня просто ничего не шили.

Тем не менее тогда я увлеклась идеей индиго в одежде. Мне так и представлялось: вот я иду в пестром хлопковом тюрбане, огромных золотых серьгах, до хруста белоснежной рубашке, и венец всего этого великолепия – пара классических рабочих джинсов, о которых я просто не могла перестать думать. Я пошла в ближайший армейский магазин и озвучила свое намерение обзавестись парой джинсов. На меня странно посмотрели в ответ: одновременно насмешливо и растерянно. Если я правильно помню, в этом взгляде улавливалась даже легкая примесь отвращения:

– Вы разве не знаете? Юные леди джинсы не носят.

Но мне было все равно, что там делают юные леди, – мне нужны были джинсы.

Я умоляла продавца пойти мне навстречу. Но он был непреклонен и повторял, что для меня у него ничего нет. Тогда я попросила ушить пару джинсов на заказ. Нет – ни в какую. Он разве что не вытолкал меня из магазина.

Но я вернулась через неделю, и наш диалог повторился. А потом – еще через неделю. Я возвращалась к нему снова и снова. Я превратилась в героиню песни «Маленькая девочка грустит» (Little Girl Blue). Только в отличие от лирической героини я была твердо намерена получить свое.

Наконец что-то изменилось: продавец то ли пожалел меня, то ли решил, что больше видеть меня не может. В итоге он заказал пару джинсов на мальчика. Когда он позвонил и сообщил мне об этом, я была сама не своя от счастья. Я закрывала глаза и видела свой будущий наряд.

ПОСЛЕ КОЛЛЕДЖА я надеялась попробовать себя в фэшн-журналистике. После выпускного я участвовала в конкурсе от журнала Prix de Paris – боролась за возможность попасть на стажировку в парижский Vogue. Однако Вторая мировая война не дала мне этого сделать. Поэтому в качестве первого шага в достижении цели – стать фэшн-редактором – я устроилась на должность разносчицы ксерокопий в журнал Women’s Wear Daily, редакция которого располагалась на 12-й улице в Нью-Йорке. Я зарабатывала $15 в неделю – сумма, мягко говоря, мизерная даже по тем дням. Конечно, тогда технологии были намного проще, и даже пневмопочта была не везде; так что, зажав самые свежие истории в своей маленькой горячей руке, я бегала по лестницам вверх и вниз, из одного отдела в другой, доставляя новости редакторам. В итоге я толком ничего не узнала о модной индустрии, зато пришла в лучшую за всю свою жизнь физическую форму.

После нескольких месяцев работы в журнале стало понятно, что здесь мне ничего не светит: 98 % редакторов были либо слишком старыми, чтобы забеременеть, либо слишком молодыми, чтобы уйти на пенсию. Я двинулась дальше и устроилась на шикарное место: к Роберту Гудману, выдающемуся иллюстратору в мире мужской моды тех лет. Он расположился в роскошном пентхаусе напротив универмага Saks Fifth Avenue и постоянно работал со знаменитыми клиентами. Здесь я завела много новых знакомств, в том числе подружилась с Элинор Джонсон, дизайнером интерьеров. Элинор работала у Генри Хайнца (с его знаменитыми «57 разновидностями»), который оплачивал ее «набеги» на шикарные старинные квартиры возле Центрального вокзала – например, в таких зданиях, как Louis Sherry, Marguery, и других архитектурных жемчужинах. Какие-то квартиры она покупала, на какие-то оформляла длительную аренду, после чего до мельчайших деталей декорировала их для воображаемых арендаторов. Как актеры используют Метод Ли Страсберга – так же и она придумала свой декораторский метод. Страсбергу она наверняка бы понравилась.

Элинор не смогла бы украсить бумажный пакет, зато ей оказалось под силу собрать под своим руководством команду выдающихся дизайнеров интерьеров, взбиравшихся (или скатывавшихся) по карьерной лестнице. Она говорила, что пригрела меня под своим крылом, полагая, что моя карьера движется по восходящей траектории. Однажды мы работали в квартире, в которой не было кофейного столика. В военные годы доставкой мебели никто не занимался. Так что я прошлась по улице Бауэри и заметила старые колонны, с которых срезали капители. Их-то мы с собой и унесли. А еще мы нашли поразительно красивый кусок толстого стекла. Вернувшись в квартиру, мы положили стекло на капители и – вуаля! – получился столик для коктейлей. Импровизация в чистом виде.