Было ли счастье? - Дениза Алистер

— Вот стерва, — сказал он. — Берегись, Марни, а то в один прекрасный день мне захочется доказать тебе, насколько слаба твоя антипатия ко мне. Берегись, потому что ты никогда не простишь себе то, что покоришься этому — как это ты меня однажды назвала? — Теперь голос его был похож на гладкую змею, возбуждавшую прикосновениями ядовитого языка свои нервные окончания. «Стареющему жеребцу, предлагающему себя для случки с кем попало»? Тонко, очень тонко подмечено, — протянул он.

У Марни хватило совести поморщиться при напоминании об этих ужасных словах. Четыре года назад она наговорила ему бог знает что. Такое просто невозможно простить. И она тогда больно и жестоко оскорбляла его, а он был так невозмутим, так спокойно нежен по отношению к ней, что она отпустила все тормоза, пытаясь разбудить в нем дремлющего зверя своими чудовищными оскорблениями и обвинениями. Но она ничего не добилась. Нет, добилась, но лишь того, что он повернулся и ушел от нее. Теперь она понимала, что ему тогда оставалось; только уйти или ударить ее. Но четыре года назад то, что он повернулся и ушел, ранило ее, пожалуй, сильнее, чем все остальное, что он делал по отношению к ней.

— Не моя вина, что ты жаждешь разнообразия, — язвительно отпарировала она, чтобы скрыть свое смущение.

— Именно эта «жажда», как ты изящно выразилась, — поддел он ее, — и делала наши ночи вдвоем такими захватывающе волнующими.

— А я была такой наивной дурочкой, ведь так? — ее нижняя губа насмешливо выпятилась. — Этакая трогательная кретинка, позволяющая тебе делать с собой все, что угодно.

— Послушай, — его терпение неожиданно лопнуло, — у меня действительно нет времени на подобные словесные баталии. Если ты мне позвонила, чтобы развеять скуку и испортить настроение, то вынужден тебе сообщить, что ты достигла своей цели. А теперь скажи мне, — коротко проговорил он, — ты приедешь в Эдинбург? И на этом закончим разговор, пока он не перерос в нашу обычную перебранку.

— Я посмотрю расписание самолетов и через секретаршу сообщу о времени прибытия, — пробормотала она, капитулируя.

Не стоило портить ему настроение еще до своего приезда. Ей и так предстоит нелегкий разговор.

— Думаю, стоит тебя предупредить, что если твой приезд как-то связан с твоим братом, ты лишь напрасно потеряешь время, — заметил он.

— До встречи, — сказала она и быстро повесила трубку.

Джеми, очевидно, стоял у телефона, ожидая ее звонка, потому что снял трубку сразу же.

— Клэр пошла наверх прилечь, — объяснил он ей. — Я не хотел, чтобы телефон ее разбудил. Так ты поговорила с Гаем?

— Он сейчас в Эдинбурге, — сказала она ему. — Я собираюсь прямо сегодня отправиться туда.

— Спасибо, что ты идешь на это ради меня, — сказал он взволнованно. — Я знаю, как тебе противно обращаться к нему с просьбами, и я бы никогда не попросил тебя об этом, если бы не Клэр.

— Как она? — с тревогой спросила Марни.

— Нервничает, — коротко ответил ее брат. — Улыбается. Притворяется, что спокойна, хотя все время боится сделать что-то не так, следит за собой, продумывает каждое свое движение.

— Да, — проговорила Марни, хорошо представляя душевное состояние Клэр после недавнего выкидыша.

Она на собственном опыте знала, что после того, что случилось, женщина не может не винить во всем себя. И здравый смысл, и врачи могут твердить тебе, что это всего лишь нелепая случайность, которых немало в этой жизни, но как бы ты ни пыталась убедить себя в этом, все равно чувство вины не покидает тебя. Оно будет терзать тебя день и ночь.

— Если бы нам только удалось спокойно прожить следующий месяц! Возможно, тогда она и поверит, что на этот раз все будет хорошо.

— Передай ей привет, — сказала Марни. — И сделай так, чтобы у нее больше не было причин волноваться.

— Я же не полный идиот, — обиженно ответил Джеми. — Я прекрасно понимаю, как она мучается из-за меня.

«Ну что ж, это уже что-то, — подумала Марни. — Может быть, этот двойной кризис заставит ее безалаберного, вечно занятого своими машинами брата измениться в лучшую сторону».

— Как только Гай скажет, что он сможет сделать, я тебе позвоню, — сказала она. — А ты как следует заботься о Клэр.

— Я и собираюсь делать это, — твердо пообещал он. — И еще раз спасибо за то, что ты делаешь это для меня.

— Не надо благодарить меня, Джеми, — устало вздохнула Марни. — Поблагодаришь Гая — если только он согласится вытащить тебя из передряги и на этот раз.

Никто из тех, кто знал Марни Вестерн-Фрабосу — красивую, но не ведущую богемный образ жизни художницу, вечно одетую в перепачканную краской футболку и потертые джинсы, не узнал бы ее в элегантной даме, грациозно спустившейся со ступенек аэровокзала вечером того же дня.

Для мужчины, чьи темные глаза следили за ее движением в толпе, она олицетворяла собой все, что он ценил и любил в женщине. Стоило ему впервые увидеть ее, как он почувствовал, что все его существо воспылало жаждой обладать ею, обладать полностью и безраздельно. С тех пор прошло пять долгих и полных событий лет, но все же он был не в состоянии подавить в себе мучительного желания, охватывающего его каждый раз, как он ее видел.

У нее была великолепная кожа — нежная и розовая, как персик, Ее длинные белокурые волосы на этот раз были собраны в тяжелый пучок, но этот строгий вид не мог скрыть игру рыжевато-золотистых огней в ее прядях при свете вечерних фонарей. Она обладала той совершенной красотой женственности, которая еще более усиливалась чистым овалом лица с мягкими чертами. Ее синие глаза то вспыхивали фиолетовым огнем от страсти, то становились серыми, как льдинки, когда она злилась. У нее был небольшой прямой носик, казавшийся слегка вздернутым, когда она с вызывающим видом поднимала подбородок. А рот! Он внимательно посмотрел на ее рот с чуть опущенными вниз уголками губ, — очевидно, в эту секунду она думала о чем-то грустном, это был самый чувственный рот, какой ему когда-либо приходилось видеть. Он знал вкус и упругость этих губ, и это волновало его больше, чем их вид, вызывало неутоленное желание вновь прикоснуться к ним, почувствовать их еще и еще раз.

Она была в фиолетовом — этот цвет всегда шел ей. Это было простое платье из джерси, но оно идеально подчеркивало фигуру, обтягивая все изгибы ее стройного тела от шеи до бедер, так что для воображения оставалось немного работы. А длинные стройные ноги вели ее к нему с той врожденной грацией, от которой огнем вспыхнули его слегка прикрытые глаза.

Марни заметила этот огонь, когда их взгляды встретились. Да, опять она стоит рядом с ним, этим смуглым, красивым и опасно обаятельным человеком — Гаем Фрабосой.

Рожденный матерью-француженкой от отца-итальянца и с десяти лет воспитывавшийся в Англии, он впоследствии жил во многих странах мира и мог бы считать себя настоящим космополитом, однако всегда оставался итальянцем — плотью и духом. И именно эта итальянская сущность горела в нем, светила как маяк любой женщине, способной оценить мужской шарм.