Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

– Нам-м-м не с-с-с-казали. Но когда кто-тонайдет, он п-п-почувствует и ф-ф-фсе мы поч-ч-чувствуем! Надо оч-ч-ченьспеш-ш-шить! Оч-ч-чень, чтобы они подох-х-хли! Не выбрались! – ответилхмырь и замолчал, с необыкновенным упорством продолжая наблюдать зараскачивающейся булавой.

– Последнего вопроса еще не было? «Они подохлии не выбрались» – это о ком? – встревожилась Ирка.

– Не было, – торопливо сказал хмырь.

– Чего «не было»? Ты вопрос-то слышал? –возмутилась Ирка.

Хмырь молчал, торжествующе скалясьтреугольными зубами. Ирка запоздало сообразила, что собственный язык вновьусадил ее в лужу.

Еще Бабане внучка казалась ужасно болтливой.На деле же болтливой она совсем не была, а просто имела привычку проговариватьвслух все промежуточные мыслительные конструкции, которые более осторожные людиобычно оставляют при себе.

– Брысь отсюда! – сказала Ирка,отворачиваясь.

Однако хмырь не спешил уходить.

– Пусс-с-сть этот меня развяж-жет!Быстр-р-ро! – потребовал он у Антигона.

– Развяжи его, Антигон!

– Еще чего! Уже бегу! Может, ему еще массажсделать и пендюкюр на ногах подстричь? Ща ему будет пендюкюр задней ластой сразворота!

– Антигон! Я обещала! – повторила Ирканастойчиво.

– Вы обещали отпустить, но не «отпустить насвободу». А отпустить-то можно и над чаном с кислотой! Э-э? Вроде как и клятвусдержим! – предложил кикимор.

Хмырь перестал скалиться и пугливо заерзал, неотрывая взгляда от булавы. Было заметно, что такие словесные игры емусовершенно не нравятся.

– Антигон! Ну пожалуйста! Очень тебяпрошу! – еще раз повторила Ирка.

На этот раз кикимор повиновался. Кривясь, онразвязал хмырю руки и хотел отойти, но тут хмырь закатил глазки, подогнулколени и сел на асфальт, бессмысленно таращась бараньими глазами.

– Что с ним? Притворяется? – испуганноспросила Ирка.

Антигон наклонился над хмырем и потряс его заплечо. Потом покосился на болтавшуюся на ремешке булаву и чихнул от удовольствия.

– Не, не притворяется! Маятник! Я качалбулавой и его загипнотизировал! Нам повезло! Давайте, хозяйка! Спрашивайтескорее, пока контора вопросов не считает!

– Кто должен погибнуть и не выбраться?

Хмырь ответил не сразу. Казалось, вопрос пробиваетсясквозь толстый слой песка. Наконец он разжал челюсти и произнес картоннымголосом:

– Златокрылые прорвались в Х-х-хаос. Им оттудане выбраться. Но мы должны найти то, что ищем, первыми!

– Что вы ищете? – вновь спросила Ирка,надеясь на удачу.

Но, увы! Удача, как это уже случалось,повернулась к ней сутулыми лопатками.

– Кто найдет: уз-знает. Другие – нет. Ктобудет разнюх-хивать – тому с-смерть! – повторил хмырь.

Внезапно он вздрогнул и бодро, как пружина,вскочил, оттолкнувшись от асфальта ладонями. Глаза перестали быть бараньими. Вних запылала обычная безадресная хмыриная ненависть.

Антигон развернул его за плечи и, неудержавшись, пинком столкнул в сток. Оттуда донеслась грязная ругань, стихшаятолько, когда кикимор швырнул следом подвернувшийся ему под руку кирпич. Лишьэтот довод показался хмырю веским.

– Каждому уровню восприятия соответствуют своиаргументы, – задумчиво, точно проверяя эту истину на прочность, озвучилаИрка.

Она стояла на краю стока и слушала, какудаляется хмырь.

* * *

Люди творческих профессий обычно делятся надве большие группы. На тех, кто работает запойно, и на тех, кто работаетежедневно. Первых обычно считают внебрачными детьми муз, лишь для маскировкиимеющими общегражданский паспорт, а вторых осуждают, как напрочь лишенныхвсяческого дара. Еще бы, где это видано, чтобы вдохновение приходило каждыйдень в одно и то же время и, оставляя в прихожей зонтик и ботинки, робкосадилось на стульчик. Куда проще ожидать такого постоянства от насморочной иболтливой тетушки Графомании.

Поначалу Эссиорх причислял себя к первойгруппе и, нацепив на спиннинг морковку, терпеливо отлавливал Пегаса. ОднакоПегас ловился как-то очень нерегулярно, и мало-помалу Эссиорх стал сторонникомкаждодневных последовательных и ровных усилий.

Всю зиму и начало весны он старался рисоватьежедневно, тем более что сезон был не байкерский, и мотоцикл стоял у него вкомнате, постепенно завешиваясь всевозможной одеждой.

– Талант у меня маленький, и если я не будураздувать его искру каждый день, он того и гляди погаснет, – сказал онкак-то Корнелию.

Трезвое суждение о себе – единственная основавнутреннего роста. Его стартовая площадка. Другой нет и не будет. Чтобывытащить из грязи увязшую машину, необходимо поставить домкрат на что-тотвердое и незыблемое.

Корнелию тоже были известны эти азы. Он зевнули, присев на корточки, почесал спину о ручку балконной двери. Племянник Троилавечно изобретал нестандартные движения. А сейчас у него к тому же зуделилопатки. Порой пытались прорезаться крылья, а летать в человеческом мире былоособенно негде. Не над Москвой же, путаясь в электрических проводах.

– Искру таланта раздуваешь? Га-га! А тыбензинчику в него плесни! Вообрази себя, к примеру, безнадежно влюбленным,непонятым или там всеми покинутым. Кто-то мне говорил, что саможаление оченьпомогает творческому копушеству, – посоветовал Корнелий.

Эссиорх подошел к боксерской груше и несколькораз без силы клюнул ее левой рукой. Костяшки на руках у него были сбиты. Чащевсего это случалось, когда руки увлажнялись под защитными бинтами, а ударыприходились вскользь.

– Я плохой страж, неважный художник ипосредственный мотоциклист. Я пытаюсь быть всем сразу, но у меня получаетсябыть только последовательным неудачником.

– Не скромничай! Мотоциклист-то ты непосредственный! – обнадежил его Корнелий.

– Ты просто не видел других. Слишком многоталантов – почерк дилетанта. Кареглазов, к примеру, даже акварелей теперь непишет, говоря, что нельзя размывать талант. А ведь чувство цвета у негопрекрасное. Я по старым его работам это знаю.

– Ну-ну, – заявил Корнелий. – Ненадо уныния! На то и правила, чтобы превращать их в сплошные исключения! Я вот,например, красив и умен. И флейту выхватываю так быстро, что потом совершенноне знаю, что с ней делать. Хорошо еще, если суккуб какой попадется.