Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

Кое-как справившись, она почти поднялась,когда на нее волной нахлынули возвратившиеся тошнота и головокружение. Пленныйлебедь внутри отчаянно рванулся. Ирка попыталась удержать его, но не успела.

Упав на пол, она поджала под себя колени,вытянула стремительно удлинявшуюся шею и забилась в одежде, ставшей вдругслишком просторной и одновременно тесной. Когда минуту спустя привлеченныйшумом Эссиорх выглянул в коридор, то обнаружил лебедя, который, запутавшись всветлой вельветовой куртке, рвался из нее, рискуя сломать себе крыло. ЗаметивЭссиорха, лебедь вытянул шею и угрожающе зашипел.

Следующие дни стали для Ирки сумбуром, какойоставляют в памяти быстро забывающиеся тревожные ночные сны. Она не знала, никем была, ни что с ней происходило. То она старалась взлететь и билась опотолок, то врезалась клювом в стекло и, не понимая, что это, испытывала обидуи недоумение. То куда-то ползла, то что-то глодала, то ей досаждали блохи и онапыталась выгрызть этих мелких тварей зубами. Кажется, один раз ей даже удалоського-то укусить. За это на нее сильно кричали, а она огрызалась и, пятясь,поджимала уши.

Эти простые ощущения, иногда приятные, но чащенет, захлестывали ее волнами, накрывали с головой и норовили утащить на дно,туда, где не существовало мысли, а было одно простое и во многом интуитивноеживотное чувство – великодушно-жертвенное у лебедя и озабоченное,недоверчиво-агрессивное у волчицы.

И, чудом выныривая после каждой волны, Иркалихорадочно напоминала себе, что она все же человек. Живой человек, а не птицаи не волк. А потом всё разом переменилось…

Я вечно боялся не того, чего надо былобояться, и вечно не боялся того, чего бояться следовало. А раз так, то стоилоли вообще чего-либо бояться?

Загробный дневник подавившегося горошиной вуличной забегаловке

– Эй! Я не могу к ней даже подойти! Пустькто-нибудь брыснет, а? – пожаловалась Гелата.

Как всегда, подмосковная валькирия дышаланетерпеливым жизненным жаром. Двести движений в минуту, тысяча противоречивыхжеланий в час. Стоять с ней рядом и то было горячо и беспокойно.

Гелата маячила в дверях, вставала на цыпочки ипыталась увидеть хоть что-то, кроме множества валькирий и оруженосцев,запрудивших всю комнату.

– Нас здесь слишком много! Все лишние должныудалиться! – отчетливо сказала Фулона.

Ее призыв повис в воздухе. Расплывчатыеприказы саботировать проще, чем конкретные. Ни одна из валькирий лишней себя несчитала. Багров и Антигон тоже уходить не собирались. Подумав, Фулона решилавопрос в гендерном ключе, выгнав на лестницу всех оруженосцев, начав ссобственного, который призван был подать пример.

– Пусть очкарик тоже выйдет! Он хотя икомпактный, но места много занимает, потому что бесконечно крутится! –потребовала Радулга, указывая Корнелию на дверь.

– Вообще-то я тут живу! Это мой диван! –огрызнулся связной.

– Где твой диван? – не поняла Радулга.

– На котором она лежит!

– Так и быть. В виде исключения диван можетостаться!

Корнелий вздохнул и проворчал, что с женщинамине спорят. Их сразу в мешок и топят. Однако мешка под рукой у него не оказалосьи поневоле пришлось послушаться.

Гелата, пробившаяся к дивану Ирки, опустиласьна колени. Их лица оказались рядом – бледное, с подрагивающими веками лицо Иркии розовое, напряженно-внимательное Гелаты. Валькирия-одиночка лежаланеподвижно, укрытая по грудь одеялом в цветном пододеяльнике. Дыхание былослабым. Кожа на носу содрана, что неудивительно. Когда носом пытаются прорытьнору в ванной, от этого портится не только и даже не столько ванная.

Гелата протянула руку и осторожно коснуласьспутанных волос Ирки. Руки у валькирии воскрешающего копья были красные, соблупившимся лаком на ногтях, с тонкими характерными царапинами кошатницы навнешней стороне ладони и, наконец, с кокетливым кольцом-сердечком. Если добавитьк этому еще две сбитых ударных костяшки, то руки девы и воительницы можно былопредставить себе ярко.

– И давно она приняла человеческийоблик? – спросила Гелата.

Не дождавшись ответа в первую же секунду, онабыстро вскинула лицо. Для нетерпеливой валькирии минута промедления была всёравно что для другого три часа на морозе в ожидании электрички.

– Я же спрашиваю!

– Ты спрашиваешь, а мы пытаемся думать. Часадва назад, – спокойно ответил Эссиорх.

Гелата ужаснулась.

– Как? Уже два часа! А до этого где вы еедержали? Только не говорите, что в ванной!

– А где еще? Искать в зоопарке неудачнуюклетку два на три метра? Мы поняли, что если кормить вовремя, то в ваннойспокойнее всего. Там ее ничего не пугает, и вода опять же… – сказал Эссиорх.

– А кровь на руке откуда? Поранилась? –продолжила выяснять валькирия.

– Сама себя укусила. Голова еще волчья была, акрыло лебединое. Ну и вцепилась! – удрученно пояснил Эссиорх.

Гелата кивнула и, выпрямившись, отошла отдивана. Ирка ничего не могла слышать, но всё равно валькирия воскрешающегокопья предпочла встать у окна.

– Подведем итоги. За двое суток она восемь разпревращалась в волчицу и девять в лебедя. Так?

Эссиорх подтвердил.

– Съела ведро мелких беспозвоночных,трудноопределимое число отрубей и дождевых червей, двенадцать мороженых кур иодного… кгхм… живого кролика. Кстати, какой гений его вообще припер? Да еще и сголубой ленточкой на шее?

Багров виновато кашлянул.

– Но она действительно любила кроликов! Всегдамечтала о кролике! Я надеялся, что она его увидит и это поможет ей статьчеловеком!

– И что, помогло? – ехидно спросилаИльга.

Она только что перестала выяснять по телефонусоотношение курсов валют и теперь активно втискивалась в разговор.

– Мне хотелось сделать ей подарок!

Таамаг чихнула гулко и с раскатами, точно накафель упала и прокатилась пустая кастрюля.

– Подарок? В сущности, ты его и сделал, –ухмыльнулась Таамаг. – Волчица осталась довольна. Что такое, еслиразобраться, кролик? Котлета с лапками! И вообще, некромаг, ты помнишь нашпоследний разговор? Когда тебя удушить? Сейчас или вечерком?

– Успокойся, Таамаг! – поморщиласьБэтла. – Хоть ты-то не лезь!

Непрерывный щебет валькирий действовал наБэтлу изматывающе. Чужие слова буквально торчали у нее из ушей, как мотыль изорта у переевшей аквариумной лягушки.