Фея незабудок - Стася Холод

«Фея Незабудок» – так мысленно окрестил ее Доминик. В груди у него что-то екнуло, болезненно сжалось, и от этого стало сладко, томительно и даже страшновато, как бывает, когда собираешься сделать что-нибудь запретное, например, сбросить кулечек с водой на чью-то элегантную шляпу, спесиво плывущую мимо приюта. Девочка почувствовала на себе мечтательный взгляд Доминика и обдала его ответным, холодным, как иней, светло-голубым взглядом. Он вспыхнул, зарделся и, словно в оправдание, показал ей язык. Фея Незабудок ответила достойно: она приставила к вискам два больших пальца, а прочими восемью выразительно похлопала. Доминик не захотел ударить в грязь лицом, он один глаз прищурил, другой, что было сил, вылупил и эффектно оскалил зубы. Девочка тоже поддала жару: жутковато запрокинула голову и вывалила на плечо длинный язык.

– Браво, Фиона, самое то поведение для молоденькой мисс, – одернула ее проходившая мимо тетушка Мэгги, сварливая торговка яблоками.

Фиона опомнилась, устыдилась, отворотила от Доминика маленький надменный носик и больше не отвечала на его выкрутасы. Между тем, мистер Дэни заметил, как весело ему стоится в углу, и велел немедленно сесть за парту и заняться-таки геометрией.

* * *

Фиона Литтл жила в сыром полуподвале с родителями и многочисленными братьями и сестрами, которых ежегодно приносил им аист. По крайней мере, так утверждал отец, а старшие дети, Фиона и Генри, делали вид, что верят. Трудно сказать, существовала ли между братом и сестрой нежная привязанность. Они часто ссорились, ругались, порой подолгу не разговаривали, но, тем не менее, понимали друг друга, а это, как известно, подчас бывает ценнее любви. Еще у них были общие виды на будущее или попросту мечты. По вечерам, уютно устроившись в уголке за старым, облупленным шкафом (там стояли их кровати), они шептались о том, как будут жить, когда вырастут и уйдут из семьи, подальше от орущих младенцев. Брат и сестра решили поселиться в коморке под крышей, откуда виден весь Лондон, и заняться разведением кенарей. На вырученные с продажи птиц деньги они будут ходить в цирк шапито, ездить за город рыбачить и кормить уток, а также покупать сладости в кондитерской лавке. В это счастливое «завтра» они хотели взять с собой тощего, облезлого кота Калистрата, когда-то приблудившегося к дверям Литтлов, да так и оставшегося у них навсегда. Правда, каково кенарям будет от такого соседства, об этом они не задумывались. Генри работал в мыловарне, которую ненавидел всей душой, а Фиона продавала незабудки. На перекрестке она всех знала, почти со всеми ладила. Тетушка Мэгги выставляла ее перед полицейскими за свою племянницу, бродячий сапожник дядя Джек бесплатно латал башмаки, а замарашка Брук – шестилетняя предсказательница вообще была предана ей до печенок.

Про Брук говорили, что она сбежала из работного дома и пришла пешком в Лондон, клюнув на россказни о добрых и щедрых господах, которых здесь, якобы, пруд пруди. Сама же она уверяла, что ее отец – цыганский барон, живет в золотом шатре и скоро приедет за ней на белоснежной лошади с серьгами в ушах.

Пока же этого не случилось, Брук выкатывалась бусиной под ноги прохожих, раскидывала на тротуаре потрепанные карты и щедро раздавала направо и налево повышения по службе, удачные сделки и любовь до гробовой доски. Жаль, что некому было нагадать ей самой теплую постель, тарелку горячей овсянки и книгу сказок с красивыми картинками. Глядя на Брук, Фиона безуспешно пыталась состыковать действительность с привычными постулатами. Над их с Генри кроватями отец прикрепил кнопками копии гравюр Хогарта, иллюстрирующие жизнь двух учеников – хорошего и плохого. Он очень любил назидательные листы этого художника и называл их «пищей для разума». Все бы хорошо, да вот незадача – здесь нищета настигала нерадивого юношу в наказание за лень и праздность. Брук же – не лентяйка, напротив, она трудится, не покладая рук (еще бы, столько народа в Лондоне – и всем подавай счастье), но все равно живет в шалаше, который соорудила себе из старых ящиков, валявшихся на задворках овощной лавки, а питается объедками. Да и сама Фиона не бездельничает. Она покупает незабудки оптом в теплице, стоит с ними в любую погоду, и на ветру, и под дождем, от темна до темна, пока не продаст все до последнего букетика. И вот вам результат – ботинки у нее износились, а на новые денег нет. Брат Генри тоже по четырнадцать часов в сутки горбатится. В аду житье веселей, чем в мыловарне господина Никсона. Да и сам отец, портовый грузчик, тоже лодырем не слывет. Почему же они снимают квартиру с заплесневелым потолком и окнами на помойку? «Хотя Хогарт и великий художник, но всей жизненной правды он не знал», – сделала вывод Фиона. Однако в чем-то он, все же, был беспощадно прав. Например, в том, что лень неизбежно ведет к зависти и злонравию. Это Фиона оценила на собственной шкуре. Уличные музыканты Пол и Берти вбили себе в голову, что она озолотилась за их счет, и готовы были ее со свету сжить. Пол в течение года проплавал на торговом судне. По прибытии в родной порт капитан потребовал, чтобы он убирался восвояси и никогда больше не показывался ему на глаза, но, тем не менее, Пол мнил себя настоящим морским волком, зиму и лето щеголял в рваной тельняшке с чужого плеча и ужасно важничал. От матросов он научился жевать табак, играть на губной гармошке и горланить пиратские песни. Берти чрезвычайно быстро перенял у приятеля эти ценные навыки, и мальчишки решили работать вместе. Пол сидел на тротуаре, непонятно зачем подстелив под зад газету, – греть она не грела, а сделать штаны еще грязней было уже невозможно, и дул в гармошку, а Берти орал что есть мочи, широко, как оперный певец, разевая рот: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца!»

Как ни старались уличные музыканты изображать из себя нечто, достойное сочувствия, в глазах у них все равно скакали бесы, а торчащие во все стороны нечесаные вихры наводили прохожих на тревожные мысли: цел ли, к примеру, бумажник? Мальчишки же были уверены: их сборам мешает Фиона – хапуга, беззастенчиво пользующаяся смазливой наружностью. Когда она размышляла, где бы дешевле купить еду и повысится ли плата за квартиру, то действительно становилась похожа на скорбящего ангела с фрески в часовне Сент-Клемент. Ее вины тут не было – чистая случайность. Более того, если бы она через каждые пятнадцать минут бросала корзинку и принималась прыгать через сточную канаву, то тоже ничего бы не заработала, но, попробуй, докажи это двум настырным сорванцам!

Пол ночевал в заброшенных доках, а Берти плевать хотел на трудности своего семейства. Юные дарования обвиняли Фиону в жадности и стяжательстве и требовали, чтобы она убиралась с «их» перекрестка, но убираться ей было некуда. На других улицах она нарвалась бы на скандал из-за места, какие случались довольно часто, вспыхивали, как порох, сопровождались руганью, мордобоем и тасканием за волосы и частенько заканчивались в участке. Взрослые и более сильные торговки все равно прогнали бы ее взашей со своей территории.