Убить эмо - Юлия Лемеш

– Прекрати! – немедленно закричала мама. –Кусит! Гепатита тебе только не хватало.

Мышь про гепатит ничего не знала. Она прохладными ножкамипроковыляла мне на руку и там принялась трястись.

Чтоб увернуться от маминого нападения, пришлось сделатьпробежку вокруг помойки и отпустить мыша в мусор. Пускай покушает.

– Я думаю, не имеет смысла спрашивать разрешениязабрать животное домой? – с надеждой поинтересовалась я.

– Ты меня в гроб вгонишь, – взбеленилась озябшаямама.

– Там еще пара крыс имеется, – из вредности чегоне соврешь, – здоровенные такие, с усами.

Мне захотелось что‑нибудь поджечь для поднятия боевогодуха. Например, город, планету, вселенную. А потом захотелось сунуть в огоньруку. Пусть она станет такой же искалеченной, как мои рисунки.

Нарисованные лица искажались под жадным пламенем, их глазасмотрели на меня с испугом и укоризной. Они умирали. Молча. А я стояла рядом ипросто смотрела. Молча. Все что можно было сказать, было уже сказано раньше. Апотом я развернулась и пошла домой. Ощущая, как на плечи навалилась огромная,как гора, тяжесть. Которая давила меня к земле, и мне показалось, что я сновамогу перестать разговаривать. Догадка требовала проверки, и я громко сообщиламиру, куда ему следует пойти.

Потом выяснилось, что мама чуть не подожгла помойку. Полдомапосмотреть сбежалось. Кто с чем. Особо агрессивные – с охотничьими ружьями. Авы думали – с ведрами воды? Соседи увидели огонь и подумали, что снова кто‑томашины палить начал. Орали всей толпой на затравленно озирающуюся маму. Жаль, яне видела. Меня бы это зрелище несколько утешило.

А мама на меня потом всех собак повесила. Мол, из‑затебя такой шум поднялся, теперь соседям на глаза показаться стыдно.

Я‑то тут при чем?

Если кто не догадался, я – эмо уже полтора года, хотя, еслибыть точной, – я такой родилась.

Мама поначалу дико радовалась. Наряжала меня как принцессу.Которой запрещалось играть на улице, чтоб не испачкаться. Сюсюкалась, носочкибелые, туфли лаковые, локоны завивала, покупала такие пышные платья скружавчиками. «Какой обаятельный открытый ребенок!»

А потом ребенок чуть не свихнулся, когда машина сбилалюбимую собаку. Щенка. Его Чарликом звали. Такой черный, лохматый, ногикороткие, а на глазах челка. Ей‑богу! Такая была обалденная челка, чтоглаз почти не видно.

Я долго ходила к нему на могилу с цветочками. Странное дело,мои друзья ходили со мной тоже. И все считали это несчастье страшнымневосполнимым горем. И никому из родителей это не казалось странным.

Иногда мне кажется, что весь мир ополчился против меня.

Иногда это оказывается не так.

Но чаще он все‑таки – против.

Потом много чего случилось. Но главное, о чем стоитупомянуть, я заметила, что родители постоянно прикидываются. У них тогдаотношения разладились. А они посчитали нужным скрытничать. Лицемерили допосинения. При мне скрипят зубами друг на друга, правда, по‑тихому. А налюдях – как самые примерные супруги. Потом примирились. Теперь и не узнать, из‑зачего они тогда разосрались. Но на меня эти игры сильно повлияли. Тогда явпервые поняла, что тихий обман хуже громкой ссоры. Плохо, когда изображаютчувства, которых нет.

А потом я узнала от Танго про эмо‑культуру. И сразупоняла – мое.

Некоторые считают, что быть эмо – значит быть узнаваемой. Когда‑тожил такой классный философ Диоген. Если бы он жил как все, то кто бы догадался,что этот обычный дядька не просто так погулять вышел. А так народ говорил: «Вотидет Диоген, который живет в бочке». А чтоб отпали последние сомнения в егонеординарности, он повсюду таскался с горящим фонарем, искал человека. Причем взеркало смотреться не считал нужным – и так был уверен, что с ним‑то всев порядке. Он тоже был эмо. Как иначе?

Быть может, нам взять с него пример? Зажечь фитилек вкеросиновых лампах и отправиться на поиски настоящего человека? А в зеркало мысмотреться все‑таки будем. Мы пока ни в чем не уверены. Кроме своихэмоций.

Потом мама решила, что у меня не все в порядке с мозгами,потому что я могла расплакаться от всякой мелкой несправедливости. Как‑тодаже разревелась, когда какой‑то пьяный малолетний дебил обругал меняматом. Мат до сих пор на меня плохо действует. Или музыку какую услышу и реву.Или в кино так переживаю, что потом уснуть не могу.

У меня бабушка была тоже плаксивая, но это от старости. Иничего я на нее не похожа – она радоваться почти разучилась. Когда мне быломало лет, я ее страшно жалела.

– Бабушка старая, покажи зубы, – просила я ее посто раз на дню.

И она беспрекословно разевала мягкий рот и показывалаединственный зуб. Передний. Желтый. Длинный как монумент мамонтовому бивню.Потом я узнала, что она мне прабабушка, но от этого жалеть стала еще больше.Потом мне стало жаль себя, потому что я тоже когда‑то стану страшнымбородавчатым однозубом. А потом принялась жалеть свои зубы. И зря, кстати. Ониотблагодарили меня страшной болью. С которой, по‑моему, ничего несравнится. Вот вырасту, повыдергаю их все на фиг. Буду носить самую лучшуювставную челюсть. Хотя от такой перспективы кому хочешь поплохеет.

Думаете, это эмо ни к чему? Бабушки там всякие и зубы. Чертас два. Я уверена, что у каждой из вас самые яркие впечатления младенчествасвязаны именно с бабушками. Каждой эмо – классную бабушку! Которая хоть иворчит, но всегда пожалеет.

Именно бабушка подарила мне коробку разноцветного бисера,которым я расшила свои первые кеды. Только мы не учли, что бисер советскогоизготовления при встрече с дождем линяет как сволочь.

Мама к бабушке относилась как к неизбежной нагрузке.Примерно так относятся некоторые к дворовым паршивым собакам в будке. Кормят,поят и стараются пореже вспоминать об их существовании, ожидая освобождениябревенчатой жилплощади. А по телефону кудахчут приятельницам о своей офигеннойзаботливости.

Мне кажется, если ее захватит гестапо, то она и под пыткамипримется изображать примерную гражданку. Я пробовала с ней поговоритьначистоту. И что вы думаете? Ее больше всего волнует внешняя сторона вопроса.Выгляди как все, молчи почаще, не показывай виду, если тебе плохо, слушайсястарших. То есть не отличайся от мамочки, но не смей быть лучше. А главное‑непорть маме налаженную жизнь. Ане то…

Иногда мне кажется, что причинение боли – главная задачамоих близких.