Убить эмо - Юлия Лемеш

– Покажи нам свой язык! – потребовала та,приподнимаясь над столом, как борец сумо перед атакой.

Я ж не их язык продырявила? Хотя, по‑честному, надобы. И не иглой, а из гранатомета. Чтоб думали, что говорят.

Немного подумав, я решила не показывать. Из принципа.

– Государство доверило нам воспитание подрастающегопоколения. А некоторые несознательные подростки считают себя умнее других. Вотскажи, ты считаешь себя умнее нашего президента? – У физрука от тотальнойпреданности президенту слегка перекосило лицо.

Может у него зуб болит, у бедняжки? Или он действительно такобожает главу государства? Который, естественно, умнее меня и всех физруков насвете. Хотя я бы ни за какие блага не захотела работать на его месте.Президенты слишком на виду. А я страшно не люблю, когда нельзя хоть на времяспрятаться. Кроме того, президенты обязаны быть как японцы. У них правилотакое, что б ни случилось, надо непременно сохранить лицо. То есть – эмоции нафиг. Может, они потом дома отрываются? Вот бы с женой президента поговорить.Хотя, наверное, президентов никто не обижает. Боятся. Но уж повеселиться‑тоему никто не запрещает. Наверняка веселится, когда повод есть.

– Отвечай, когда спрашивают, – рявкнул физрук.

– Откуда мне знать, – нечаянно вырвалось у меня.

У физрука на меня зуб. Не тот, который болит, а гораздохуже. Он страшно обожает играть в волейбол и уверен, что все только и мечтаюткидаться друг в друга тяжелыми круглыми предметами. А я – нет. Потому что меня всегдапытаются приложить мячом по лицу. И иногда попадают. Я по какой‑тостранной причине не могу отбить мяч, летящий в лицо. Столбняк нападает.

Когда я в очередной раз отказалась участвовать вбаллистических сражениях, он выстроил весь класс и сказал, что сейчас я будуделать переворот на брусьях. Я ему сказала, что это вряд ли.

Все стояли и смотрели, что из этой затеи получится. Наперекладину он меня подсадил, ногу помог перекинуть и говорит:

– Переворачивайся, я тебя придержу.

Я смотрю вниз, а там такие большие бруски железные. Ну,думаю, если не поймает, шее конец.

Так и вышло. Ни фига он меня не подхватил. Он меня в спинутолкнул, я с брусьев и навернулась. Башкой об железяки эти чертовы. Врачихасказала, что я в рубашке родилась. А физруку выговор сделали, за то что он матызабыл положить. Фигня. Матерился он будьте‑нате.

– Что, так дальше в молчанку играть будем? Или языкпроглотила? – тонко пошутил физрук.

– Я с президентом лично не знакома. Откуда мне знать,кто умнее.

Тем временем одноклассники смирно и без всякого сочувствиявыслушивали бешеный рев директрисы. Даже физрук скукожился, чтоб занимать какможно меньше места. Мои родители стали красные как вареные раки. А яприкидывала, как быстро зарастет прокол, если снова не вставить пирсинг. И еще,жутко мучилась от равнодушия моей единственной школьной подруги Аллы. Котораяпод воинственные клики директрисы чистила ногти. Ее на улице ждал взрослыйпарень, с которым она собиралась отправиться погулять, а тут такаядолгоиграющая хрень. Теперь она будет злиться на меня, словно это я во всевиновата.

Была бы я предателем, сказала бы, что у Алки на задницетату. На левой половинке.

– Покажите свой зад! – заорала бы директриса.Класс! С Алки станется, такая может и показать.

Только потом ей придется навсегда сваливать из школы сразрисованной попой. А дома еще мамаша ей подретуширует. Ремнем.

Иногда мне кажется, что взросление как‑то связано сотупением. Это как прогрессирующая болезнь с симптомом в виде отказа отпростого сострадания. Почти все взрослые забыли, что когда‑то былиподростками. Они меня боятся. Потому что я – постоянное напоминание о том, чтоони тоже когда‑то были ранимыми. Теперь на них наросла толстая кожа.Сквозь которую не пробиться нормальным чувствам.

Язык снова заболел, отчего я машинально скорчила рожу. Отецпо моему виду решил, что я игнорирую замечания, и, не удержавшись в рамкахприличия, отвесил мне демонстративную пощечину. Такую, что в голове воцарилсяполный вакуум. Естественно, я разрыдалась. Остановить такую истерику можнотолько при помощи ведра холодной воды. А тут еще мама принялась играть напублику, причитая надо мной как над протухшим покойником. Ненавидя ее в этуминуту не меньше директрисы, я захлебывалась слезами все больше. Особенноневыносимо стало, когда я представила свое обезображенное лицо.

– Стася! Девочка, пообещай, что больше так не будешь!

Показательные мероприятия, предназначенные для устрашенияодноклассников, завершились в коридоре. Когда меня добили запретом лазить поинтернету. Тогда у меня подкосились ноги. И я рухнула бы на дощатый пол, еслибы не отец. Который одним махом подхватил меня под руку и аккуратно поволок вониз здания школы.

– Стася, да наплюй ты на нее. Орет, аж слюни летят.Дура она и не лечится. Просто тебе надо быть осторожнее. Вот скажи, откуда онаузнала про язык? Болит? Ничего, до свадьбы заживет.

Все‑таки ему стыдно за то, что приложил меня по лицу.А быть может, все намного проще? Папу злит директриса, которая недавно сновапригнала ему на ремонт свою тюкнутую машину? Она любит ремонтироваться нахаляву, а теперь халява сама плывет в руки. Папа не дурак, он все прекраснопонимает, кроме моего поведения и внешнего вида. Я иногда думаю, что он тожеэмо. Особенно когда смотрит футбол. Футбольные фанаты все эмо на время матчей. Нонастоящие эмо чаще всего на стороне проигравшего.

– Ну чего ей не хватает? – громким шепотомспрашивает отец у мамы вечером на кухне.

– Зажралась, – как обычно отвечает мама.

Ей теперь не до словоблудия. Ей надо готовить суп. Крометого, Митька снова температурит.

Митька – это мой брат. Его хотели до меня. Поэтому загодяпридумали имя. Но появилась девочка. Стася. Кому приятно жить с таким идиотскимименем? Хотя я уже привыкла. Митьку тоже хотели назвать Стасом, но хоть тутсообразили, что это будет полный кретинизм.

– Интересно, какая падла Стасю заложила? –недоумевает папа. – У нас бы за такое кишки выпустили.

– Прекрати ругаться. За столько лет жизни собразованной женщиной мог бы и расширить свой лексикон, – пристыжает егомама, плотно закрывая дверь в кухню.

Теперь они начнут выяснять отношения. Кто образованнее, акто деньги в дом несет. Если мама такая умная, то почему такая бедная?