Легчайший воздух - Минка Кент

– Все хорошо, – сухо отвечает сестра. Похоже, проведя весь день в пути, она сильно устала, я же сразу после того, как забрала ее из международного аэропорта Солт-Лейк-Сити, не дала ей ни минуты покоя. Перед ужином в «Мэсанос» я устроила для нее часовую автомобильную экскурсию по Глейшер-Парку, чтобы она могла полюбоваться восхитительной здешней архитектурой во французском и готическом стиле. Я взахлеб рассказывала ей, как горы обрамляют город, подобно стенам небольшой крепости, учила ее, как отличить туристов от местных жителей. Первые вечно ходят черепашьим шагом. Тычут во все пальцами. Носят одежду и обувь от «НортФэйс» и «ЮГГ». Если бы местный терапевт вырядился таким образом, его бы сочли ненормальным. По крайней мере, женщины здесь помешаны на вещах от «Монклер» и «Богнер». Иногда я даже пытаюсь говорить о последних тенденциях лыжной моды, не называя сами бренды. Я наверняка исковеркала бы их, если бы попыталась.

Грир сидела тихо – или, скорее, вежливо, – пребывая под впечатлением от увиденного, пока я таскала ее по городу. Нет, я вовсе не пыталась важничать. Я просто хотела, чтобы в моем новом доме она чувствовала себя комфортно. Чтобы она знала, что может приехать ко мне в любое время.

Я еще не обзавелась здесь кругом друзей, кроме Эндрю, и, если честно, мне здесь тоскливо. Похоже, большинство здешних женщин вполне довольны тем, что сидят дома, маясь от безделья и заполняя свои пустые дни поездками к визажисту и маникюрше или же импровизированными ланчами с игрой в кости в обществе своих подруг, таких же домоседок.

Однажды я составила им компанию, когда одна из наших соседок пригласила меня, но все женщины годились мне в матери, и даже когда они не рассыпались в комплиментах, вроде «какая у тебя упругая грудь» или «твоя кожа сияет, как попка младенца», они сюсюкали со мной как с дочкой.

– Мередит, будь лапочкой, принеси мне из кухни стакан льда, хорошо?

– Мередит, милочка, объясни мне, что это за зверь такой Инстаграм. Я понятия не имею, как он работает.

– Мередит, киса, я непременно должна взять тебя с собой, когда пойду за покупками. Ты наверняка выберешь вещи, глядя на которые моя племянница не будет морщить носик…

Я ушла от них с горечью во рту и осознанием того, что вписаться в мир Эндрю будет не так легко, как я надеялась.

Однажды вечером я обмолвилась в разговоре с Эндрю, что я не прочь работать неполный рабочий день в его офисе, но он лишь посмеялся надо мной и, поцеловав меня в макушку, сказал, что деньги для нас не проблема и никогда не будут проблемой.

Я же имела в виду совсем другое.

Мне скучно.

И одиноко.

Увы, я не могу честно заявить мужу: «Прости мне мою неблагодарность. Я люблю тебя до смерти, но эта роскошная жизнь, которую ты мне дал, ужасно скучна, и я ее ненавижу».

– Будешь ложиться? – Я бросаю взгляд на часы, подсчитывая, сколько сейчас времени в Нью-Йорке.

Сестра вздыхает, кивает, разглядывает обстановку, но так и не трогается с места. Ее ноги словно приросли к полу.

– У меня утром баре, – сообщаю я. Честно говоря, я ненавижу баре[1]. Я вообще ненавижу спортзал, по крайней мере, здесь. Когда я покидаю теплый тренажерный зал в потной, липкой одежде и выхожу на холодную, промерзшую стоянку, я всякий раз думаю о том, надо ли мне продлевать абонемент на следующий месяц. Но тренировки помогают убить время – примерно три часа в день, если включить сюда душ перед занятием, одевание (что включает в себя прическу и макияж, потому что так делают все здешние женщины), дорогу, затем упражнения в зале до седьмого пота, вновь дорогу, но уже домой, душ, переодевание и снова прическу и макияж. – А потом сразу занятие на тренажерах. Вернусь к десяти или около того. Дай мне знать, чем ты хочешь заняться, пока будешь здесь.

Грир одаривает меня сдержанной, еле заметной улыбкой.

– Звучит неплохо.

Выйдя от нее, я шагаю через задний двор к дому. Дойдя до заднего крыльца, я останавливаюсь, увидев в окно, что Эндрю сидит в столовой во главе стола. Справа от него бокал вина, перед ним тарелка с разогретыми в микроволновке остатками обеда. Он читает новости на своем планшете. Мне отчетливо видна морщинка, что залегла у него между бровей. Я смотрю на него, и мое сердце наполняется теплом.

Он беспрерывно работает, постоянно думает о нашем благополучии.

Тихое шуршание раздвигаемой двери привлекает его внимание. Он поднимает голову, и выражение его лица меняется – оно словно озаряется светом. Одного того, что этот успешный, обеспеченный человек всякий раз, когда я захожу в комнату, вспыхивает, как фейерверк, достаточно, чтобы мне вновь и вновь хотелось выйти за него замуж.

Отложив вилку, Эндрю отодвигает стул, подходит ко мне и, взяв мое лицо в свои ладони, целует меня в лоб.

– Как же нелегко мне будет на следующей неделе делить тебя с другими, – произносит он игривым тоном. – Я великий эгоист, когда дело касается тебя.

День второй

Подъездная дорога забита автомобилями. Все они как один блестящие, черные и важные, и стоят впритык друг к другу. Я вылезаю из такси и забираю из багажника свои вещи.

От долгого сидения мои суставы болят, ноги словно налиты свинцом. Я качу чемодан на колесиках к входной двери. Та приоткрыта, и я вхожу.

У входной двери, зацепив большие пальцы за ремень, дежурит офицер полиции в форме. Он оглядывает меня с головы до ног и с важным видом, словно ему некуда торопиться, вразвалочку подходит.

Его непробиваемое спокойствие вызывает у меня тревогу.

Он молод, в карих глазах застыла скука, дополняя написанное на его детском лице безразличие. Он худой, мешковатая форма болтается на плечах, и, я готова спорить на что угодно, в свободное от службы время он зависает в подвале дома своей матери, играя в «танчики».

– Мэм, это… – начинает он, прикрывая зевок. Его губы сжимаются, глаза увлажняются, веки подергиваются. Похоже, его дежурство подходит к концу, и когда его вызвали на место происшествия без крови, трупа, активного стрелка и приказали выступить в роли – подумать только! – охранника, он задался наконец вопросом, а не совершил ли он ошибку, пойдя на службу в полицию.

Я распрямляю плечи и выпячиваю подбородок.

– Грир Эмброуз. Сестра Мередит.

Он замолкает и, отступив, указывает на кухню. Я иду туда, откуда доносятся тихие голоса.

Эндрю замечает меня, как только я появляюсь в дверях. С противоположных концов комнаты мы смотрим друг другу в глаза, но с таким же успехом могли бы сцепиться рогами. Мне непривычно видеть его в серых брюках и темно-синем кашемировом свитере, а не в обычном строгом костюме-тройке. И все равно он выглядит так, будто, проснувшись этим утром, привычно принял душ и потратил некоторое время, приводя себя в порядок.