Добавление к сопромату - Александр Викторович Еременко

class="v">Гений твой не может быть измерен.

С южных гор до северных морей

ты себя навек запараллелил

с необъятной родиной моей.

«Да здравствует старая дева…»

Да здравствует старая дева,

когда, победив свою грусть,

она теорему Виета

запомнила всю наизусть,

всей русской душою проникла,

всем пламенем сердца вошла

и снова, как пена, возникла

за скобками быта и зла!

Она презирает субботу,

не ест и не пьет ничего.

Она мозговую работу

поставила выше всего.

Ее не касается трепет

могучих инстинктов ее.

Все вынесет, все перетерпит

суровое тело ее,

когда одиноко и прямо

она на кушетке сидит

и, словно в помойную яму,

в цветной телевизор глядит.

Она в этом кайфа не ловит,

но если страна позовет,

коня на скаку остановит,

в горящую избу войдет!

Малярит, латает, стирает,

за плугом идет в борозде,

и северный ветер играет

в косматой ее бороде!

Она ничего не кончала,

но мысли ее торжество,

минуя мужское начало,

уходит в начало — всего.

Сидит она, как в назиданье,

и с кем-то выходит на связь,

как бы над домашним заданьем,

над всем мирозданьем склонясь.

«Кочегар, Афанасий Тюленин…»

Тушинским кочегарам Славе В. и Толе И.

1.

Кочегар, Афанасий Тюленин,

что напутал ты в древнем санскрите?

Ты вчера получил просветленье,

а сегодня попал в вытрезвитель.

Ты в иное вошел измеренье,

только ноги не вытер.

По котельным московские йоги,

как шпионы, сдвигают затылки,

а заметив тебя на пороге,

замолкают и прячут бутылки.

Ты за это на них не в обиде.

Ты сейчас прочитал на обеде

в неизменном своем Майн Риде

все, что сказано в ихней Риг-Веде.

Все равны перед Богом, но Бог

Не решается, как уравненье.

И все это с большим напряженьем

объяснил ты сержанту, как мог.

Он тебе предложил раздеваться,

а когда ты курил в темноте,

он не стал к тебе в душу соваться

со своим боевым каратэ.

Ты не знаешь, просек ли он суть

твоих выкладок пьяных.

Но вернул же тебе он «тамянку»…

2.

А ведь мог не вернуть.

«Человек похож на термопару…»

Человек похож на термопару:

если справа чуточку нагреть —

развернется слева для удара…

Дальше не положено смотреть.

Даже если все переиначить —

то нагнется к твоему плечу —

в позе, приспособленной для плача…

Дальше тоже видеть не хочу.

«Косыми щитами дождей…»

Косыми щитами дождей

заставлены лица людей,

больница и зданье обкома,

где снизу деревьев оскома,

а сверху — портреты вождей.

Заставлены плотным щитом,

как винный отдел гастронома,

и как предисловием к тому —

«Всемирной истории» том.

Заставлен, заброшен, забыт

и воет, как сброшенный с крыши,

вчерашний, зажравшийся, пышный

и бешеный палеолит.

Уставишься в теодолит,

урвав среди ночи кусочек:

он дышит, бушует, клокочет,

клокочет, бушует, кипит…

…Я вздрогну и спрыгну с коня

и гляну на правую руку,

когда, улыбаясь, как сука,

опричник пойдет на меня.

Изначальный образ

Горизонтальная страна.

Определительные — мимо.

Здесь вечно несоизмеримы

диагональ и сторона.

У дома сад.

Квадрат окна.

Снег валит по диагоналям.

А завтра будет в кучу свален

там, где другая сторона.

Ведь существует сатана

из углублений готовален.

Сегодня гений — гениален!

Но он не помнит ни хрена…

Все верно, друг мой,

пей до дна.

У дома сад. Шумит — как хочет.

И кто поймет, чего со сна

он там бормочет.

«Между солнцем горящим…»

А. П.

1.

Между солнцем горящим и спичкой здесь нет разногласий.

Если путь до звезды, из которой ты только возник,

подчиняется просто количеству стертых балясин,

мы споткнулись уже, слава Богу, на первой из них.

Я бы магнием стал, ты бы кальцием в веточке высох,

сократился на нет, по колени ушел в домино,

заострился в иголке, в золе, в концентрических осах.

Я бы… крысу убил, поглупел, я бы снялся в кино.

В вертикальных углах, в героической их канители

этот взгляд мимо цели и миниатюрный разгром.

Сон встает на ребро — обнажаются мели:

полупьяный даос, парадокс близнецов, ход конем.

«Дорога выходит из леса…»

2.

Дорога выходит из леса —

и снова во весь разворот:

еврейский погром разновесов,

разнузданный теннисный корт.

И снова двоичная смута

у входа встает на ребро,

бетоном и астмой раздуто

огромное горло метро.

Налево пойдешь — как нагайка,

огреет сквозняк новостей.

Направо — опять контрогайка

срезает резьбу до костей.

Я вычерпал душу до глины,

до темных астральных пружин,

чтоб вычислить две половины

и выйти один на один

с таким оголтелым китайцем,

что, сколько уже ни крути,

не вычерпать, как ни пытайся,

блестящую стрелку