По ту сторону холста - Агаси Ваниев

ты не виноват. Это я малость перестарался.

— Виноват, да ещё как. Дурак старый, надо было сразу предупредить. Сразу, а не наоборот. Поздно только. Беда грянет.

— Какая беда?

И вдруг входная дверь с грохотом отворилась. Удар был настолько сильным, что свечи в канделябрах мгновенно потухли. Дворовые собаки за самопроизвольно открывшимся окном перестали скулить. Одна из висевших на стене картин пошатнулась и с треском грохнулась на пол. В комнату вошла женщина крупного телосложения. Одетая в чёрное платье, она казалась грозовой тучей на черноморском побережье. Глаза её вспыхивали от злости, а правая рука сжимала деревянную скалку. Купец Чухоткин встретился с ней взглядом и побледнел. Он будто постарел лет на двадцать. Руки, губы, подбородок, вся его сущность задрожали.

«Туча» с гневом посмотрела на людей и диктаторским тоном спросила:

— Что здесь происходит, дражайший муж?

— Ничего, г-г-голубушка м-моя, — заикаясь сказал Чухоткин. — Городовые п-п-пришли.

— Зачем пожаловали?

— С-славить Христ-та нашего.

Супруга перевела взгляд на пол. Увидев раскрытый кошелёк, она сильнее нахмурила брови и с ещё большим негодованием сказала:

— Понятно. Деньги клянчить пришли, дармоеды поганые.

— Сударыня! Я бы попросил вас… — попытался оправдаться Парамон Иванович.

— Молчать! — отрезала купчиха. — Сверну в бараний рог и чёрту в пекло!

Порядкин и его товарищи стояли по стойке «смирно». Инстинкт самосохранения не позволял вступать в полемику с хозяйкой. Покровительница черноморских туч продолжила допрос:

— А теперь, охломоны, отвечайте: кто из вас овцой ревел?

Все трое городовых синхронно направили указательные пальцы на Якова. Парень был поражён «мужской солидарности» коллег по песенному искусству.

— Ах, ты сволочь такая!

— Сударыня не волнуйтесь, — почтительно обратился Яков к хозяйке. — Извольте выслушать…

— Ах, ты горлопан окаянный!

— Не будем переходить на личности.

— Да ты хоть знаешь, что своим воем продлил бессонницу мою? На неделю!

— Не виноватый я! Вон те мужики всё это затеяли! — показал Яков на городовых. — С ними и разбирайтесь. Я здесь совершенно случайно.

— Ну, погоди, аспид! Сейчас я тоже совершенно случайно расшибу твою пустую голову скалкой.

И подняв над головой грозное оружие, которое услужливо подала ей кухарка, хозяйка с воинственным криком кинулась на Якова. Чудом увернувшись, парень бегал из одного угла в другой, опрокидывая по пути то стол, то стулья. Но разгневанная женщина успешно таранила препятствия. Выждав удобный момент, беглец взялся за ковёр и резко дёрнул. Хозяйка потеряла равновесие и с грохотом упала на пол. Получив преимущество, Яков стал бросаться попавшимися под руку предметами. Сначала полетели канделябры, затем тарелки, вилки, висевшие на стене часы с маятником. В пылу битвы он даже едва не воспользовался иконой, но осознав греховность поступка, отступил и быстро перекрестился. К сожалению, импровизированные снаряды не возымели эффекта. Фурия встала на ноги и, размахивая скалкой, перешла в яростное наступление. От отчаяния Яков подбежал к Парамону Ивановичу и укрылся за его спиной. Остальные городовые стали своего рода живым щитом. Увы, стратегическое отступление потерпело фиаско. Женщина в чёрном подошла к городовым, замахнулась скалкой и сокрушительным ударом отбросила их в сторону. Очередь дошла до Парамона Ивановича, которого трясло от страха. Хозяйка схватила его за воротник шинели и с разворота бросила в открытое окно. Городовой с криком вылетел на улицу и угодил лицом в снежный сугроб.

Опасность достигла своего предела. Надо было срочно найти выход из ситуации. Спасла входная дверь. Не теряя драгоценных секунд, Яков рванул к ней со всех ног, схватился за ручку и потянул на себя. Но не успела правая нога переступить порог, как брошенная фурией скалка угодила в цель. Волна боли окатила голову Якова. Зрение помутнело. Ноги ослабли. Несостоявшийся городовой-певец закрыл глаза и провалился в темноту.

Глава 4

Известный факт: при падении с высоты на землю, кошка приземляется на задние лапы. Приземляется плавно, мягко и очень грациозно. Наблюдать за таким одно удовольствие. Жаль, что такого не скажешь о человеке. При падении он обязательно сломает себе руки. Иногда ноги. А в особо печальных случаях — голову.

Приземление беглого воришки пришлось на ту часть тела, которую цензура гордо окрестила под номером пять. По инерции завалившись на спину, он приготовился защищаться от ударов бестии. Но Якова ожидало два открытия. Первое: бестия с её деревянной скалкой исчезли. Растворились в воздухе. А вот второе оставляло желать лучшего: зрение стало расплывчатым. Окружающий мир выглядел цветастой мазнёй, будто маленький ребёнок провёл грязной ладонью по стеклу. Нашему герою ничего не оставалось, как спокойно лежать и прислушиваться к звукам обстановки, дожидаясь, когда к нему вернётся способность различать предметы.

В этот момент, в комнате раздался голос, тихий и неуверенный:

— Пшежме шипча. Я жеке пшамолча шешкепша. Жучаше шишка… Хана!

Несусветная тарабарщина звучала так дико и непонятно, словно у говорившего торчал в языке ржавый гвоздь. У Якова даже мелькнула мысль, что какой-нибудь нерадивый логопед таким радикальным образом попытался решить проблему. Однако размышлять над этим не было ни времени, ни желания.

— Довольно! — раздался другой голос с ярко выраженной гнусавостью. — Не желаю слушать ни единого слова. Твоё произношение ужасно, будто кашей рот набил.

Этих фраз хватило для того, чтобы услышать нотки надменности, высокомерия и предвзятого отвращения. Воображение нарисовало образ человека, чья физиономия так и напрашивалась на знакомство с боксёрским ударом правой руки.

— Простите меня, государь. Виноват. Старался выучить.

— Он старался выучить… Холоп! Ты даже членораздельно говорить не можешь. Что ни слово, то тина болотная. А этот акцент? Да за такое голову отрубить надо и волкам на съедение бросить. О, небеса, зачем послали такие страдания? Почему приходится снова разговаривать на этом варварском языке? Весь этот народ с его культурой и традициями далеки от всего человеческого. Зверьё! Все поголовно — psi krew!

Яков поднялся на ноги. Головная боль потихоньку угасала. Зрение становилось лучше. Вблизи объекты заново обретали контуры, а вот издалека продолжали оставаться размытыми, как и те двое, чьи голоса доносились до Якова. Так, мастер тарабарщины имел красное одеяние, а владелец гнусавого голоса виделся ему, как сплошное белое пятно.

Разговор продолжился:

— Скажи мне вот что, боярин: есть известия?

— Есть, мой государь. От его величества Сигизмунда Третьего.

— Правда? Вот так неожиданность. Я о нём недавно вспоминал. Король, наверное, хочет узнать о проделанной мной работе. Читай! Но только на русском. Не хочу лишиться слуха от твоего польского.

— Сигизмунд Третий передаёт послание: «белые орлы потеряли крылья и уподобились свиньям, разводя грязь и визжа сутки напролёт. Медведи, разъяренные их поганством, достанут колотушки и выбьют дурь до смерти».

— Что это значит? Что за орлы, медведи и